Крантор Солойский (330–275 гг. до Р.Х.), хотел даже отправиться в Египет и 
взглянуть в Саисе на письменное изложение истории об Атлантиде. В конце концов 
Крантор — первым! — опубликовал «Диалоги» Платона.
Все остальные великие поэты и историки более поздних дохристианских времен так 
или иначе упоминали об Атлантиде. Сюда следует причислить такие известные 
личности, как Прокл, Плутарх, Посейдоний, Лонгин, Страбон, Фукидид, Тимаген, 
Плиний Старший и Диодор Сицилийский. Однако ни один из них не предоставляет 
каких-либо новых сведений, каждый опирается на Платона. Первоисточником 
навсегда остался Платон. Нечто новое, что выходило бы за рамки диалогов Платона 
«Тимей» и «Критий», больше узнать невозможно. Поэтому основной вопрос 
заключается в следующем: а не предложил ли Платон миру литературный вымысел?
Философская школа, возглавляемая Платоном, обязывалась говорить истину. Все 
диалоги строго придерживаются этого правила: идет поиск истины. Тот, кто читает 
произведения
Платона, на каждом шагу наталкивается на подобные поиски правды. Тут 
анализируется, сравнивается, оспаривается, принимается, определяется абсолютно 
все, все кружит вокруг основного предмета разговора и наконец сводится к 
«так-дальше-не-пойдет». И если собеседники Платона что-то сочиняют, то в 
диалоге заранее об этом сообщается и дальше обо всем говорится в сослагательном 
наклонении. Так почему бы Платону не придерживаться своей четкой линии и в 
пересказе истории об Атлантиде? Он и все остальные участники диалога должны 
были бы знать, представляет ли легенда об Атлантиде исключение из всех правил, 
является ли она придуманной египтянами историей. Почему же никто тогда не 
говорит об этом? Наоборот, Критий начинает диалог с проникновенного замечания, 
что хоть речь пойдет об очень странной истории, но она является все же 
«безусловно правдивой». А Сократ спрашивает, о каких деяниях — которые 
«действительно происходили» — говорилось при этом, хоть о них не осталось в 
истории никакого упоминания. Чуть позже будет задан вопрос, от кого тогда все 
это Солон «как правдивую историю услыхал».
Престарелый египетский жрец, от которого Солон узнал эту историю, подчеркивает, 
что у них всё исстари в письменных свидетельствах сохраняется для потомков и 
истории. И он настаивает также еще и на том, что подробности они затем «сами по 
источникам пройдут». Неужели Платону пришлось пойти на все эти маленькие 
«враки», чтобы сделать Атлантиду достоверней?
Там ведь еще и ученики при разговоре присутствовали и, вероятно, — этого мы 
наверняка не знаем, — еще какая-нибудь публика. На второй день диалога сей 
достопочтеннейший господин Критий утверждал, что всю ночь предавался 
воспоминаниям. Что вспоминал-то? Ложь, которую задумал преподнести за правду 
мудрым мужам афинским? И затем настаивал на том, что записи с историей 
находились во владении его деда, но теперь перешли к нему. Если бы все это не 
было словами Крития, то Платону следовало бы выдумать их. Что немыслимо для 
Платона, во всех вещах пытавшегося дойти до самой сути.
Тот же самый Платон должен был бы тогда отбросить всю лживую историю об 
Атлантиде в придачу с Солоном небрежным пинком сандалии. Но Солон был известным 
законодателем, выдающимся деятелем Афин! И как бы посмотрел Критий на то, что 
Платон использует имя его деда в лживой насквозь истории? Слишком уж невероятно.
 И если Критий сам вложил в уста своего деда совершенно надуманную историю, 
тогда другие участники диалога обязательно бы возразили ему. Предположим, 
Платон все вообще придумал, весь разговор вкупе с его участниками. Однако это 
из области невозможного, потому что все собеседники, упомянутые в диалоге, были 
живы-здоровы во времена Платона и каждый из них был достаточно значительной 
личностью, чтобы не допустить подобной лжи и злоупотребления своим добрым 
именем.
Да, выдумки не вписываются в платоновское кредо — поиск истины. То же самое 
касается и самого рассказа. Говорится, что в Атлантиде существовали разные виды 
металлов, золотомедная руда, позднее исчезнувшая из недр земных. Как можно 
придумать такое? В Атлантиде стоят горы, «защищая ее от северных ветров». Такие 
подробности в лживой истории о предполагаемом «идеальном государстве» будут 
столь же поверхностны, как и несущественны, потому что в подобных историях все 
равно, откуда ветер дует. В центре острова Атлантида находилась колонна, на 
которой были выгравированы законы Посейдона. И вновь мы имеем дело с коварной 
ложью? На этой же самой колонне были также выгравированы «формулы клятвы с 
яростными проклятьями». Зачем было говорить это при бесконечных рассуждениях об 
«идеальном государстве»? Цари Атлантиды должны были вершить суд над своими 
собратьями и вынесенные приговоры записывать на золотые скрижали. А в случае 
войны верховное командование должно было оставаться у «рода Атласа». Что пользы 
афинянам в этом самом «верховном командовании Атласа»?
Говорилось обо всем этом в грамматической форме прошедшего времени, то есть как 
будто все так и происходило на самом деле. Выдумкам не было места в 
платоновской школе. Разве могла эта школа (или Платон в качестве ее 
единственного деятеля) «продавать» интеллектуальной элите города Афины 
рафинированную ложь как истинную историю, услышанную от Крития, одного из 
авторитетнейших людей своего времени?
Затем ложь становится еще более вопиющей: Критий имеет наглость полагать, что 
божественное начало в потомках Посейдона в результате частого смешивания со 
смертными все «больше и больше исчезало», и в результате победили «человеческие 
чувства». Да разве возможно знать об этом? И если все было выдумано, то такие 
слова в те времена были бы классифицированы как оскорбление богов. История об 
Атлантиде никак не вписывается в якобы раскинутую Платоном «сеть лжи». По 
крайней мере его нельзя упрекнуть в злоупотреблении честным именем живых людей.