дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным 
количеством ила, оставленного после себя осевшим островом». В отчете Сатаспа мы 
попросту сталкиваемся с древним указанием о сложности плавания по Атлантике, 
которое Платон объяснил гибелью Атлантиды.
Подобные сообщения либо игнорируются официальной наукой, либо же объясняются 
фантастическими обстоятельствами. Например, тем, что иногда водоросли из 
Саргассова моря течения приносят к берегам Европы.

Но ведь самые крупные скопления «саргассовых водорослей» Гольфстрим выносит к 
куда более северным широтам! Сообщений об отмелях, иле, рифах, водорослях в 
Атлантике
избыточно
много. Оставлять всю эту информацию на совести финикийцев, подобными сказками 
якобы стращавших своих конкурентов, будет делом неблагодарным уже хотя бы 
потому, что даже после гибели Карфагена греки, римляне, а потом — жители 
средневековой Европы писали о тех же сложностях плавания в морях за 
Гибралтарским проливом. Мы видим теперь, что полностью навигация в Атлантике 
перекрыта не была. Но существовали зоны, явно опасные для кораблей.


Предоставим слово первому критику Платона, Аристотелю. В сочинении 
«Метеорологика» он пишет: «За Столпами море мелко из-за ила, но в то же время 
спокойно, потому что расположено во впадине».
[89]
Ил — явно из Платона и из финикийских источников. Аристотель не спорит с ними. 
Однако присмотримся ко второй части фразы. Получается, что Атлантический океан 
расположен во впадине. Между чем и чем, хотелось бы спросить? Не имеет ли здесь 
Аристотель в виду другого берега Атлантики — противолежащего материка, о 
котором опять же говорил Платон?
[90]

Аристотель вынужденно соглашается и со странностью Атлантического океана. 
Находясь во впадине, он должен быть спокоен — как любое «внешнее море». Однако 
эта впадина заполнена илом — и потому море за Столпами «мелко».
Но ведь наличие впадины подсказывает, что Атлантика должна была бы иметь 
большие глубины! Что же сделало ее мелкой, как не какой-то природный катаклизм?
Аристотель оставляет этот вопрос без внимания.
С рассказом о проблематичности плавания в тех водах мы встречались уже не раз. 
Тем не менее вот еще два свидетельства для полноты картины.
Феофраст, ученик Аристотеля, один из основателей ботаники и биологии в широком 
смысле этого слова, пишет в своей «Истории растений»:

«В море за Геракловыми столбами, рассказывают, есть водоросли удивительной 
величины и шириной больше, чем в ладонь».

Такое сообщение могло появиться лишь в том случае, если «информаторы» Феофраста 
действительно видели водоросли Саргассова моря. Две тысячи лет назад, когда 
опускание суши еще продолжалось и структура течений была несколько иной, чем 
сейчас, область распространения саргассовых водорослей была значительно шире.

Позднеримский поэт Авиен, вторя рассказу Плутарха, говорит, что плавание в 
некоторых районах Атлантики
практически невозможно:



«Никто не доходил до этих вод, никто на эти моря не посылал своих кораблей, 
потому что… нет там потоков воздуха, дующих с высот, чтобы гнать корабль вперед,
 и никакое дыхание небес не помогает парусам».
[91]


Соглашаясь, что слова Авиена являются поэтической метафорой, нельзя не признать,
 что в контексте античных свидетельств об Атлантике они звучат вполне понятно. 
Было нечто, что мешало плаванию на запад — по крайней мере в некоторых районах 
океана. И я уверен, что это «нечто» — следы катаклизма, поглотившего Атлантиду.




«Индийцы» в древней Германии


Противореча всему, что говорили древние источники до настоящего момента, 
Страбон пишет в самом начале своей «Географии»:


«О том, что обитаемый мир является островом, можно заключить из показаний наших 
чувств и из опыта… Ибо те, кто предприняли кругосветное плавание и потом 
возвратились назад, не достигнув цели, говорят, что они вернулись не потому,