В 12.47 “Lexington” внезапно содрогнулся от ужасного взрыва, который, казалось, 
произошел в самом днище корабля. Авианосец раскачался значительно сильнее, чем 
от предыдущих взрывов, происшедших во время боя. Из подъемника на полетной 
палубе начал валить дым.

Мы вызвали по телефону центральный пост, но обнаружили, что связь прервана. 
Рулевой указатель на мостике также вышел из строя. Все телефоны молчали, кроме 
одного, обеспечивавшего связь с машинным отделением. Однако скоро поступили 
донесения о сильнейших пожарах, начавшихся в непосредственной близости от 
центрального поста. Сам пост пылал. Очень немногим удалось спастись оттуда. 
Некоторых из них вытащили смельчаки, бросившиеся в огонь с риском для жизни. Но 
большинство людей, в том числе Хили, были убиты на месте сильнейшим взрывом. 
Позднее было установлено, что причиной взрыва явилось постепенное скопление 
паров бензина, незаметно выходивших из бензоцистерны, которая дала течь в 
результате попадания торпед. Это был неожиданный удар, но все же мы не 
предполагали, что он приведет к гибели корабля.

Бушующее пламя, питаемое бензином, вырывалось из вентиляционных отверстий 
цистерн и отводных трубок. Пожарная магистраль была разорвана в районе взрыва, 
что чрезвычайно затрудняло борьбу с огнем. Пришлось из кормовой части корабля 
протянуть длинные шланги, в которых удавалось поддерживать только очень низкое 
давление воды. Борьба с огнем была проиграна с самого начала, но в то время мы 
не знали этого. Мы, безусловно, надеялись спасти корабль.

Я остался на мостике, чтобы управлять кораблем и принимать донесения. Мой 
старший помощник коммандер Селигмен сновал повсюду, помогая советом и ободряя 
людей, ведущих борьбу с огнем. В районах пожаров часто раздавались небольшие 
взрывы боеприпасов, и Селигмен не один раз как пробка вылетал из 
водонепроницаемых дверей, через которые он проходил. Он часто приходил на 
мостик с сообщениями о происходящем внизу. Подача осветительной энергии 
прекратилась, и команды борьбы за живучесть упорно трудились в темноте, если не 
считать освещения карманными фонариками. Палубы, на которых они работали, 
накалялись от пылавших внизу пожаров.

Несмотря на потерю рулевого указателя на мостике, мы могли в течение некоторого 
времени управлять кораблем оттуда. Именно в течение этого времени мы приняли на 
борт эскадрилью торпедоносцев, которая вернулась настолько поздно, что мы уже 
начали считать ее погибшей. Затем электрическое рулевое управление полностью 
вышло из строя, и нам пришлось управлять кораблем, маневрируя машинами. Я 
отдавал приказания в машинное отделение по еще работавшему телефону. Мы не 
могли пользоваться ручным управлением с находившегося внизу пункта управления, 
так как из-за отсутствия связи не могли указывать курс находившемуся там 
рулевому.

Огонь продолжал распространяться. Взрывы стали чаще, и поверхность подъемника 
на полетной палубе накалилась докрасна. Из поста управления машинами сообщили, 
что переборка в носовом машинном отделении раскаляется добела и температура 
около нее поднялась выше 70°С. Оттуда просили разрешения покинуть носовое 
машинное отделение и использовать только кормовое. Я быстро дал его.

Затем один из телефонов начал работать глуше. Было очевидно, что полное 
прекращение связи является только вопросом времени. Я понял, что, когда это 
случится, у меня не будет никакой возможности вызвать личный состав из 
машинного отделения. Если я не прикажу им покинуть посты, они останутся там в 
кольце огня, пока не погибнут. По телефону, звук которого все слабел, я 
приказал личному составу вывести из действия все машины и подняться на палубу. 
Хотя мы не слышали никакого ответа, звук вырывавшегося из предохранительных 
клапанов пара убедил меня, что мой приказ получен. В конце концов весь личный 
состав машинного отделения выбрался в более безопасное место – на палубу.

Корабль неподвижно стоял на месте. Давление в пожарной магистрали упало, и мы 
не могли бороться с огнем. Я приказал стоявшему у нашего борта эскадренному 
миноносцу передать нам шланги, но пожарные помпы на малых кораблях в начале 
войны были настолько маломощными, что вода поступала буквально по каплям. Нам 
казалось просто чудовищным, что мы ничего не можем сделать, чтобы спасти свой 
корабль.

В это время, около 17.00, адмирал Фитч, хладнокровный и рассудительный, 
наклонился с флагманского мостика и сказал мне, чтобы я лучше “убрал ребят с 
корабля”. Это было очень тяжело, но, видимо, больше ничего не оставалось. С 
большой неохотой я дал приказание покинуть корабль. Это было самое трудное, что 
я когда-либо делал. Тем не менее, если мы не могли предотвратить гибель 
“Lexington”, спасение его экипажа становилось задачей самой большой важности.

Офицеры и матросы, так же как и я, не хотели покидать корабль. Нам пришлось 
заставлять их сделать это. Большая часть раненых была передана на стоявший у 
нашего борта эскадренный миноносец, остальные спускались прямо в шлюпки, 
присланные с других кораблей. Часть личного состава, которой пришлось 
дожидаться своей очереди спускаться с корабля, пошла вниз в кладовую, где пока