лось на группы и разбрелось. Наступили те часы, 
когда друзья и родственники за пуншем обмениваются светскими новостями. У 
каждого из гостей в запасе было немало всяких историй, да и фон Браунам не 
терпелось рассказать, разумеется по секрету, то, что стало им известно. Но в 
этот день гости собрались не только ради болтовни. Мужчины, привыкшие делать 
политику и на гладком паркете залов, где дают аудиенции, и на пышных балах, и в 
офицерских казино, удалились в кабинет хозяина. Пламя от нескольких горевших в 
камине дубовых поленьев излучало свет, создававший особый интимный уют. Гости 
развалились в кожаных креслах.
 Когда слуги, получив приказания, вышли, начался непринужденный разговор. И 
здесь в центре внимания был полковник Беккер, военный до мозга костей. 
Естествоиспытатель по образованию, он полностью посвятил себя военному ремеслу. 
Еще до первой мировой войны он работал над проблемой связи физики и математики 
с военной техникой. В 1917 году в чине капитана Беккер, имевший к тому времени 
опыт командира батареи 420-миллиметровых орудий, занимал должность референта 
Берлинской артиллерийской испытательной комиссии. Беккер был соавтором книги 
«Внешняя баллистика и теория движения снаряда от дула орудия до попадания в 
цель». Десять миллионов убитых в империалистической первой мировой войне 
явились убедительным подтверждением его «теории движения снаряда», а три с 
половиной миллиона инвалидов свидетельствовали о «попадании в цель». 
Естественно, что и после установления Веймарской республики армия не могла 
отказаться от этого специалиста. Беккер был произведен в чин полковника и 
назначен начальником армейской инспекции по вооружению. Кенигсбергский 
университет присвоил ему почетную степень доктор философии. На иерархической 
лестнице кадровой армии он занимал уже прочное место; однако настоящая его 
карьера только еще начиналась.
 Рядом с Беккером удобную позу в кресле занял 60-летний отставной майор 
прусской королевской армии барон Фридрих Адольф фон Браун. Он прославился тем, 
что, будучи капитаном потсдамского гвардейского егерьского батальона, на рубеже 
нового века ввел в германской армии пулемет, дабы помочь его величеству кайзеру 
одерживать победы в будущих войнах. Сидящего напротив подполковника в отставке 
Зигфрида Вильгельма фон Брауна больше всего привлекала артиллерия, командованию 
которой он посвятил много лет.
 Четвертым в этом интимном кругу был сам хозяин дома – младший из братьев фон 
Браун – Магнус, отец Вернера. Он мог похвалиться лишь чином капитана в отставке.
 Однако невысокое военное звание он компенсировал политическим влиянием, 
которым не без выгоды для себя пользовался благодаря своим тесным связям с 
китами промышленности, банковским миром и владельцами дворянских поместий. В 
студенческие годы Магнус приобрел кое-какие знания в области юриспруденции. 
Затем служил в качестве вольноопределяющегося в 1-ом гвардейском пехотном полку,
 восходившем к гвардии «длинных парней» – личной охране прусского «солдатского 
короля» Фридриха Вильгельма I. Однако сделать карьеру Магнусу фон Брауну было 
сужден лишь в прусском бюрократическом аппарате. Он занимал важные посты в 
министерстве внутренних дел, был прусским ландратом, затем стал членом 
правления Рейхсбанка. Барон «делал» сельскохозяйственную политику в интересах 
юнкерства, не забывая при этом и себя: доходное поместье Обер-Визенталь он 
приобрел буквально за бесценок. На шахматной доске прусско-германской политики 
он не был пешкой, хотя на высшую ступеньку чиновничьей лестницы еще не 
вскарабкался. Впоследствии он стал имперским министром продовольствия и 
сельского хозяйства.
 Присутствующие вели мужской разговор вокруг неизменных трех «К»: Kaiser, Krieg,
 Kanonen (кайзер, война, пушки). С грустью предавались воспоминаниям о старом 
добром времени, когда они верноподданно служили королю прусскому, императору 
германскому. Крах кайзеровской Германии был для них крушением собственного мира.
 В лице Вильгельма они потеряли своего идола, верховного военачальника, из рук 
которого получали земли и чины. Хотя им и удалось сохранить огромные земельные 
владения, эти люди, сделавшие служение кайзеру своим ремеслом, чувствовали себя 
ограбленными: ведь они, как и все их единомышленники, считали ниже своего 
достоинства идти по жизни без бряцающей сабли и блестящих погон. В годы 
Веймарской республики этих людей всегда можно было встретить среди самых темных 
сил реакции, пытавшейся повернуть вспять колесо мировой истории.
 Подали новые напитки, алкоголь развязал языки. С упоением болтали о том, где и 
как «поддали красным» и их приверженцам.
 Вскоре разговор перешел на узкоспециальные теоретические темы. Речь зашла об 
артиллерии, о проблемах движения и рассеивания снарядов, расчета траекторий и т.
 п. И это было понятно.
 Версальский мирный договор, продиктованный союзниками Германии, обрек 
представителей военщины на вынужденную бездеятельность. Раздел V договора 
устанавливал, что уже с 31 марта 1920 года артиллерия ограниченного до десяти 
дивизий германского рейхсвера не могла иметь более 204 полевых орудий калибра 
77 миллиметров и 84 полевых гаубиц калибра 105 миллиметров. Было установлено 
даже число снарядов: по тысяче на каждое полевое орудие и по восемьсот на 
каждую гаубицу. С такой огневой силой начать новую войну было немыслимо, не 
говоря уже о том, чтобы выиграть ее.
 Германская военщина обнаружила вскоре лазейки в Версальском договоре. 
Производство, хранение и применение ракет не было категорически запрещено, если 
интерпретировать статью 166 таким образом, что ракеты не являются боеприпасами 
в прямом смысле этого слова. Эта статья запрещала германскому правительству 
иметь «какие-либо другие запасы, склады или резервы боеприпасов». Германская 
военщина не собиралась дискутировать, она намеревалась действовать, и притом 
целеустремленно.
 Зигфрид фон Браун обратился к Беккеру с вопросом:
 – Как я слышал