я этого полета. Здесь не было людей, имевших 
отношение к нашему проекту. Никто не шутил, как перед боевым вылетом на Сайпане,
 когда все переживали одно и то же чувство страха, когда Хэл Беллью поднимал 
рюмку к груди, имитируя слова напутствия, которые обычно произносил Миллер: 
«Джентльмены, я думаю, что все обойдется без неприятностей». Баз был давно 
мертв. «Усталые рейдеры Миллера», некогда реальные, как эта минута, теперь 
больше не существовали. А со временем также канут в вечность и сегодняшний 
вечер, и завтрашний день, и предстоящий полет.
 В завтрашнем полете я буду одинок. И в баре я чувствовал себя одиноким.
 Я переходил из одной комнаты в другую по жаре, царившей в офицерском баре и в 
зале столовой. У стола в дальнем углу сидели Джордж Мабри и Длинный Джон Пит. Я 
перенес на их стол свой поднос с жареной говядиной, спаржей и салатом. Они были 
неразговорчивы и сегодня казались мне идеальными соседями по столу. Джордж 
коротко ответил на несколько моих вопросов о полете, и я вновь мысленно 
вернулся к полетному заданию. Джон Пит, длинный и худой инженер-электрик, 
живший рядом со мной на взморье, начал говорить мне об омаре, которого он 
поймал в конце недели в океане:
 — В прошлую субботу я поймал здоровенного омара. — Джон хорошо нырял.
 — Как насчет фильма сегодня вечером, Билл? — спросил Мабри. — Я слышал, это 
довольно интересный фильм по роману Драйзера «Американская трагедия», только 
его назвали «Место под солнцем».
 — Звучит неплохо.
 Все же мне хотелось сперва еще раз посмотреть на «Скайрокет». Пока к нему 
прикасались гаечным ключом, была возможна отмена полета.
 — Встречу тебя в кино, но сначала я схожу в эскадрилью.
 На мгновение Джордж с любопытством уставился на меня:
 — О'кэй, Билл. Увидимся в кино.
 Ал Кардер находился в ангаре, наблюдая, как ночная смена технического экипажа 
затягивала последние гайки. Он заверил меня, что, судя по всему, полет 
состоится. Оставалось только ждать.
 Наверное, лучше было бы посидеть за письменным столом и еще раз продумать 
полет. Нет, я уже пытался это делать, но это только взвинчивало нервы. Дома я 
был совсем один. Идея Мабри в отношении кино была лучше всего. В кино я мог бы 
временами забывать о полете, и к тому же в зале было полно людей.
 Когда Монтгомери Клифф стал ухаживать за Элизабет Тэйлор 24 , я перестал 
смотреть на экран и мысленно возвратился к полету, повторяя технику запуска 
всех камер ЖРД. О'кэй. Сцена любви прошла, и я опять стал наблюдать за 
развертывавшимися на экране событиями. Минут десять спустя я вновь возвратился 
к полету. Мысленно пытаюсь держать скорость М = 0,8. Вот здесь начинаю 
переводить машину в горизонтальный полет, использую стабилизатор… В некотором 
отношении мое отвлечение от фильма было хорошим дисциплинирующим фактором; я 
заставлял свою мысль сосредоточиваться на порядке выполнения задания. Повторив 
весь порядок действий от начала до конца, я повторял его снова и снова, лишь 
изредка наблюдая за событиями на экране.
 Монтгомери Клифф кончил жизнь в газовой камере, а Элизабет Тэйлор осталась все 
такой же прекрасной. Кинокартина закончилась.
 Я устал. Перед полетом нельзя было выпить. Пришлось идти спать. Мне нужно было 
хорошо выспаться — я устал от жары, обильного обеда и длинного, напряженного 
фильма. Одиннадцать часов. Я поставил будильник на пять часов. У меня будет 
достаточно времени, чтобы забраться в высотный костюм и прийти к ангару к 
моменту принятия окончательного решения о полете.


* * *

 Я проснулся. В комнате было еще темно, впервые я проспал свист «Скайрокета». 
Сон еще одолевал меня, когда я сел на краю кровати. Я подумал о людях, 
просыпающихся в восемь часов утра. Ведь большинство людей начинает трудовой 
день в девять тридцать. Сегодня такой образ жизни казался мне заманчивым. Во 
мне было мало энтузиазма, когда я сидел на кровати и щурил глаза на маленькую 
лампочку без абажура. Возможно, что сейчас где-то спали парни, которые 
завидовали мне, но, как и я, без всякого энтузиазма относились к ожидавшей их в 
девять тридцать утра работе.
 По слабо освещенному коридору я прошел в ванную. Чтобы удобнее чувствовать 
себя в шлеме, я должен тщательно выбриться. Увидев себя в зеркале, я подумал, 
что совсем не похож на человека, готового к совершению подвига; в зеркале я 
увидел всего-навсего свое собственное лицо.
 Для того чтобы в этом полете я управлял самолетом как можно лучше, мои 
капилляры должны быть расширены; нервы должны быть готовы отозваться на 
малейшее возбуждение, и в то же время не быть настолько натянутыми, чтобы 
лишить меня спокойствия. Армию настороженных нервов нужно держать в подчинении 
до тех пор, пока они понадобятся. Сейчас, когда и база и весь мир погружены в 
сон, трудно было вызвать в себе энтузиазм.
 Я вновь стал внимательно рассматривать свое лицо в забрызганном мылом зеркале 
над умывальником.
 — О'кэй! Ты добился того, чего всегда желал. Дело необычное, неземное. 
Энергичная деятельность, свобода — они твои. Тебе будут завидовать. Черт 
побери! Да, ты счастлив, ты действительно преуспеваешь… ты не связан работой от 
девяти тридцати до пяти. Эти спящие сейчас парни отдали бы свои спальни и 
кабинеты вместе с ежегодным двухнедельным отпуском за одно твое бритье в пять 
тридцать утра, когда ты готовишься к ракетному полету на скорости М = 1,5. Ты 
ведь всегда успеешь выспаться!
 Говори, говори — у тебя это неплохо получается. Единственным звуком, 
нарушавшим мертвую тишину спящей базы, был высокий и продолжительный, точно 
предвещающий смерть, вой «Скайрокета», заправляемого под крылом 
«Суперфортресса». Прежде чем отправиться завтракать, проверить данные о