ли с умеренной скоростью. Вдруг 
экспериментальный самолет стал странно покачиваться, вместо того чтобы строго 
выдерживать прямую и горизонтальный режим полета, как это требовалось полетным 
заданием. Игер приподнялся в кабине, чтобы лучше видеть. Голова 
летчика-испытателя безжизненно качалась из стороны в сторону. Встревоженный, 
Игер обратился к нему по радио, но в ответ услышал какое-то бессмысленное 
бормотание. Тогда он снова обратился к нему:
 — Эй, приятель, как ты себя чувствуешь?
 Ответа не было. Опять вопрос, и снова нет ответа. Игер пришел к выводу, что 
летчик остался без кислорода, а следовательно, через одну — две минуты совсем 
потеряет сознание. Отчаянно пытаясь довести до потухающего сознания летчика 
свой совет, Игер настойчиво повторял по радио:
 — Проверь индикатор подачи кислорода, полностью открой аварийный кран.
 Летчик бессвязно, раздраженно ответил:
 — Не беспокойся… я должен закончить эту площадку.
 Но самолет шел неустойчиво, совершая какие-то неожиданные зигзаги, и Игер, 
теперь всерьез обеспокоенный, снова настойчиво потребовал, чтобы летчик быстрее 
проверил подачу кислорода. Но подопечный летчик, придя в воинственное состояние 
из-за нехватки кислорода, грубо ответил:
 — Заткнись, дай закончить площадку!
 Катастрофа неотвратимо приближалась, а Игер напрасно пытался убедить попавшего 
в беду товарища, что необходимо спуститься ниже, где кислорода достаточно для 
нормального дыхания. Но летчик не поддавался никаким уговорам, и обе машины 
уходили все дальше от высохшего дна озера, где можно было совершить аварийную 
посадку.
 Игер в последний раз попробовал воздействовать на теряющего сознание летчика — 
он стал просить, чтобы летчик помог ему самому, Игеру.
 — Не приступай к следующему пункту задания. У меня что-то случилось. Двигатель 
не работает даже на чрезвычайном режиме, глохнет… Иду на посадку на дно озера. 
Следуй за мной.
 Игер вырвался вперед и с разворотом пошел на снижение. Но летчик не реагировал.
 Тогда Игер бешено закричал в микрофон:
 — Эй, увлекшийся молодой ученый, немедленно следуй за мной, вниз!
 Это подействовало. Крик о помощи пробился сквозь пелену, окутавшую сознание 
летчика-испытателя, и он послушно пошел вниз за своим сопровождающим.
 На безопасной высоте в три с половиной тысячи метров Игер стал делать круги, и 
летчик, которого он должен был сопровождать, безропотно следовал за ним. Игер 
продолжал разговор о том о сем, пока не заметил, что голос летчика-испытателя 
окреп и снова стал звучать нормально.
 — Как ты себя чувствуешь?
 — Мне лучше, а что случилось?
 Летчик был поражен, узнав, что он только что избежал смертельной опасности. 
Когда оба самолета приземлились с почти пустыми баками, летчик-испытатель 
выяснил, почему на большой высоте отказало кислородное оборудование, — 
кислородный шланг отсоединился и болтался в кабине. Не будь Игера, этот летчик 
не вернулся бы из полета.


* * *

 Меня разбудил вой сирены. Налет?… Пяти послевоенных лет словно не бывало. 
Впрочем, это продолжалось не больше минуты: я вспомнил, где нахожусь. 
Непрерывный свист — это не тревожный рев сирены в Тихом океане. Он означает, 
что «Скайрокет» заправляют топливом для полета на жидкостно-реактивном 
двигателе. Каждый мой нерв остро отозвался на этот пронзительный свист — куда 
острее, чем когда-то на прерывистый звук сирены, нарушавший тишину островов 
Тихого океана. Там сирена предупреждала об опасности, грозившей нескольким 
тысячам людей, а не одному человеку. Да и опасность грозила на большом 
пространстве, так что можно было надеяться на благополучный исход. А свист над 
пустыней относился только ко мне.
 Ал Кардер уже распоряжался в холодном, продуваемом сквозняками ангаре фирмы 
Дуглас. Он лично наблюдал за ходом заправки. Механики в неуклюжих белых 
комбинезонах с капюшонами осторожно передвигались вокруг самолета. Немудрено, 
что Кардер нервничает. Сегодня самолету угрожала реальная опасность: прокол 
пневматика колеса на взлете, отказ ракетного двигателя, ошибка летчика да и 
бесконечное множество других непредвиденных причин, притаившись, ждали своего 
времени. Периодически Кардер узнавал о направлении ветра. Если оно неожиданно 
изменится, полет будет отменен в последнюю минуту. Но заправка самолета 
топливом началась, о чем свидетельствовал раздававшийся в моей комнате свист. 
Значит, вероятнее всего, полет состоится.
 После пяти полетов у меня выработалось доверие к «Скайрокету», но завоеванная 
с таким трудом уверенность сразу рассеялась, как только я подумал о ракетном 
двигателе. Как ни велика и капризна энергия этого двигателя, я должен обуздать 
ее и использовать в сегодняшнем полете. Взбудораженные нервы требовали, чтобы я 
начал двигаться, действовать, но я сдерживал себя, чувствуя, что это было бы 
неразумной тратой сил. Мне было не до сна, а до полета оставалось еще три 
долгих часа.
 С детских лет я всегда спал глубоким здоровым сном. И в ту памятную ночь в 
Перл-Харборе я крепко спал на голых деревянных досках. В это утро я не мог 
уснуть… Должно быть, сказывался возраст, или свист был слишком громким? В ту 
ночь в Перл-Харборе мне шел двадцать четвертый год, а теперь уже тридцать три. 
Эти десять лет заполнены полетами, непредвиденными случаями. Снова, как всегда, 
я потянулся за чем-то новым, и теперь, несмотря на щемящий душу страх, мне 
оставалось только идти по тому пути, который я сам себе выбрал.
 Я выключил звонок будильника — сейчас он больше не нужен. Я проснулся и ждал, 
когда нужно будет вставать и идти на аэродром.
 В это утро все были как-то особенно напряжены. Каждую операцию я видел с такой 
четкостью, словно впервые присутствовал при подготовке к полету. А ведь я