хожий на раковину фонарь кабины открыли — в таком положении он 
должен был находиться в течение всего опробования. Я с трудом разместился в 
тесной, неудобной кабине — места было ровно столько, чтобы вытянуть ноги. 
Никакого простора для движений.
 Инспектор Фред Ильтнер призвал к вниманию, Мак-Немар занял свое место впереди 
самолета. Ильтнер подал сигнал. Опробование началось!
 На панели слева от меня у ноги расположен металлический рычаг, регулирующий 
давление в системе ЖРД. Я передвигаю его в положение «Давление». Затем нужно 
включить тумблер залива и в течение шестидесяти секунд ждать, пока жидкий 
кислород перетечет из бака к двигателю, понижая температуру трубопроводов. 
Трубопроводы до заполнения их топливом во много раз теплее жидкого кислорода, и 
потому первая его порция испаряется. В последние десять секунд заливки топливом 
из двигателя выходит белый пар. Боб Осборн и Фред Ильтнер, приготовившись 
подать совет в случае крайней необходимости, наклонились над кабиной и 
наблюдают за показаниями манометров. Я прислушиваюсь к советам инженера и 
инспектора, не сводя глаз с Мак-Немара, наблюдаю за показаниями манометров, 
считаю секунды и помню, что нужно делать, если загорится красная сигнальная 
лампочка.
 — Заливка топливом проходит нормально, Билл.
 Четыре тумблера расположены рядом, под главным выключателем 
жидкостно-реактивного двигателя. Я подаю знак, что готов запустить камеру номер 
один. Бросаю взгляд на Ильтнера и включаю первый тумблер. Маленький рычажок, 
щелкнув, становится в другое положение. Раздался приглушенный взрыв, 
напоминающий взрыв динамита в тоннеле, затем двигатель громко заревел — никогда 
раньше я не слышал такого громкого рева. Он ревел громче Ниагарского водопада и 
Везувия, вместе взятых. Закованный в цепи самолет рвется вперед, меня 
отбрасывает на спинку сиденья. Что, если цепи не выдержат? Все ли в порядке? А 
шум! Я ждал шума, но то, что я услышал и испытал, неописуемо! Я забываю о 
счетчике продолжительности работы ЖРД, цифры которого скачут передо мной, и 
смотрю на Ильтнера, чтобы по выражению его лица увидеть, все ли идет нормально. 
Ильтнер не замечает моего взгляда. Он спокоен. Значит, все в порядке. Счетчик! 
Показания манометров! Во время испытания давление должно держаться в пределах 
140-150 килограммов на квадратный сантиметр. Счетчик посредине приборной доски 
уже показал цифру 590 и спешит к 589, 588. Я сбился с графика. Включаю камеру 
номер два! Двигатель воет в два раза громче, самолет еще сильней натягивает 
цепи. Черт побери, а что мешает самолету вырвать столбы? Проверь давление! 
Осборн склоняется над кабиной и что-то выкрикивает. О'кэй! Счетчик не ждет — он 
движется с удвоенной быстротой: 584, 82, 80, 78, 76, 74. Снова теряю секунды. 
Щелкаю тумблером номер три. Нигде во всем мире не услышишь такого шума. Резкий 
удар обрушивается мне на голову. Очень трудно удерживать внимание на Мак-Немаре,
 на людях около кабины, на красной лампочке, на шкалах приборов и счетчике, 
который вращается с бешеной скоростью. Запускаю камеру номер четыре. Шум, 
издаваемый скованной мощью, просто невероятен, и я чувствую себя совершенно 
беспомощным. Все застигает меня врасплох. Быстро выключаю все камеры — время 
истекло. Машина в цепях резко подается назад, и меня с силой швыряет вперед, на 
привязные кожаные ремни. Все кончилось, шум замер. К самолету быстро подбегает 
обслуживающий персонал, в камеры всовываются изогнутые трубки. Секундой позже 
до меня доходят передаваемые по цепочке слова:
 — Огонь погашен! — И снова: — Огонь погашен! Огонь погашен!


* * *

 Осборн и Джонни Конлон, представитель фирмы, изготовившей ЖРД, карабкаются к 
кабине, чтобы посмотреть на показания приборов.
 — Как вел себя двигатель?
 — Хорошо. По-моему, двигатель хороший.
 Они взглянули на хвост самолета.
 — В камерах никаких признаков деформации.
 Подошел Кардер:
 — Вот он какой, а? Послезавтра полет — готовьтесь.
 Инженеры и зрители все еще находились под впечатлением опробования. Они 
покачивали головами, не в состоянии выразить свои чувства даже восклицаниями. 
Затем все принялись оживленно обсуждать редкостное зрелище.
 Увидев, что я стою у кабины, Кардер отделился от группы людей, облепивших 
хвост самолета, и подошел ко мне.
 — Ну, как ваше впечатление от двигателя?
 — Чертовски шумит, не так ли?
 Кардера, видимо, поразил такой легкомысленный ответ, и все же он был, 
несомненно, доволен им.
 На самом деле жидкостно-реактивный двигатель произвел на меня гораздо более 
глубокое впечатление. Правда, он напугал меня во время этой первой встречи — я 
не ожидал такого сильного шума. Удивляясь шуму и фантастической мощности, я 
потерял, вероятно, не меньше двадцати секунд, а это очень много при опробовании.
 Но скоро я взлечу на этом самолете, и мне придется иметь дело не только с 
жидкостно-реактивным двигателем, но и с турбореактивным. В следующий раз все 
должно пройти удачнее.




 Глава XI


 Полет «Скайрокета» состоялся в пятницу утром, через день после наземного 
опробования ЖРД. Прошел месяц со дня моего прибытия на базу. Стояла уже поздняя 
осень, и по утрам было холодно, но я чувствовал себя неплохо в подбитой мехом 
морской летной куртке. Вместе с Алом Кардером я сидел в радиоавтомобиле на краю 
двенадцатикилометрового дна высохшего озера, ожидая очередного вылета Джина Мея.
 Я видел уже пять полетов на «Скайрокете», но каждый из них производил на меня 
неизгладимое впечатление. И на этот раз полет «Скайрокета» прошел благополучно.
 Джин отодвинул фонарь, снял шлем с кислородной майкой и рукавом 
противоперегрузочиого костюма вытер потный лоб. Кому-то из обслуживающего 
персонала он передал тяжелый шлем, быстро окинул взглядом приборы, выпрямился 
во весь рост и стал спускаться вниз по стремянке.
 Аэродинамик Орв Паульсен подал ему руку.
 — Чудесная