этого самолет, обладающий колоссальной скрытой мощностью, величественно катится 
вперед, словно его подталкивает чья-то гигантская рука. Мне не хватает 
оглушительного рева винта, врезающегося в воздух, недостает шума, который 
убеждает, что в твоих руках кое-что есть. Когда работает поршневой двигатель, 
его слышишь, чувствуешь, а эту малютку… кажется, что она воет и визжит с 
обманчивой мощью, но на самом деле она в пять раз мощнее истребителей, на 
которых мне до сих пор приходилось летать. Трудно себе представить, что для 
достижения этой мощности турбореактивный двигатель нуждается в скорости — в 
воздушном потоке, и поэтому я поражен тем, что самолет так медленно набирает 
скорость.
 Но вот он движется все быстрее и быстрее, как детская коляска, когда она 
катится вниз с крутого холма. Скорость растет, и визжание двигателя становится 
все настойчивее. Настороженно слушаю, хотя не знаю, к чему прислушиваться. 
Мчусь по взлетной полосе в этой быстро несущейся под уклон детской коляске. 
Мимо фонаря кабины медленно пробегает куст шалфея. Если бы я взлетал на обычном 
истребителе, куст шалфея давно проскочил бы мимо. Позади осталась половина 
длины взлетной полосы. В этой точке самолет AD был бы уже в воздухе на высоте 
трехсот метров, а я все чего-то жду и бегу, раскачиваясь и вздрагивая. Боже мой,
 я чуть ли не на полпути к Лос-Анжелосу, а самолет никак не оторвется. 
Приближается конец взлетной полосы — здесь все должно свершиться. Скорость 
достигает ста пятидесяти, ста шестидесяти километров… Полоса сменяется пустыней,
 я плавно беру ручку на себя, и носовое колесо шасси отделяется от земли. 
Кажется, дорога сразу стала ровной и мягкой. Узкий, обтекаемый реактивный 
самолет, нежно поддерживаемый плотным, горячим воздухом, покидает пустыню и 
устремляется в глубину бесконечного воздушного океана.
 Самолет плавно набирает скорость и, словно конь с закушенными удилами, 
стремительно мчится над пустыней, оставляя за собой жалобный визг. Самолет 
подозрительно спокоен; не чувствуется ни малейшей вибрации, полет напоминает 
парение. Как яхта под крепким ветром, самолет скользит над пустыней, набирая 
скорость, накапливая энергию. Указатель скорости показывает 425 км/час, затем 
450… 475… 500.
 Где же ты была до сих пор малютка? Этого я и ждал. Пятьсот восемьдесят 
километров в час — наивыгоднейшая скорость набора высоты, как указано на 
табличке приборной доски. Самолет превосходно набирает высоту под небольшим 
углом, но не так, как на поршневом, где нос самолета сильно задирается и машина 
словно цепляется за высоту. Он плывет вверх, а пустыня отступает, тонет. Черт 
возьми, это замечательно! В воздухе всегда испытываешь восторг, но сейчас он 
удесятеряется: маленький истребитель показывает превосходные летные данные, а 
управление им не требует больших усилий — это приятная неожиданность. Вот это 
полет! Что за дивная игрушка F-80!
 Я уже достиг горного хребта, ограничивающего Мохавскую пустыню с востока, и 
плавным движением ручки делаю разворот. Пустыня и горы еще дальше уходят от 
меня — я продолжаю набирать высоту. Самолет слегка покачивается, напоминая мне, 
что моя работа заключается в оценке усилий на органы управления и его 
устойчивости. Только не теперь. Все слишком великолепно, чтобы чем-либо 
отвлекаться. Для этих наблюдений у меня еще будет достаточно времени.
 Десять тысяч метров… 10 500, 11 000, 11 500 и, наконец, 12 000. Стало холодно. 
Через комбинезон, в котором я вспотел от жары на далекой земле, холод, словно 
сотни тысяч пиявок впивается в тело. Самолет летит сквозь свежий, разреженный 
воздух цвета темного сапфира. Внизу распростерлась добрая четверть штата 
Калифорния. Прищурясь, смотрю против солнца. Там, впереди, в синеве Тихого 
океана встает небольшой узкий остров Каталина, что в сорока километрах от 
Сан-Педро. Из окна кабины справа, километрах в ста шестидесяти, видна гора 
Уитни. Ее пик сияет на солнце кристаллическим блеском. Какое чистое небо здесь, 
наверху! Кажется, что и внизу, на земле, все хорошо, все в образцовом порядке. 
Поверхность земли разделена на квадраты и прямоугольники, расчерчена кривыми 
линиями. Тишина. Не слышно рева двигателя, не чувствуется вибрации. Все это 
настолько необычно, что кажется нереальным, словно мечта о полете, которая 
давным-давно посещала меня — мальчишку — в утреннем полусне и наполняла все мое 
существо восхитительным чувством опасности и радости.
 Я почувствовал, что стал хозяином самолета, и уверенность в себе подняла мое 
настроение.
 О, как огромно небо, с которым ты связываешь свою судьбу! А где еще найдешь 
такую свободу, как в этом воздушном океане? Самолет с необычайной легкостью 
проделывает бочку… Ух, как легко возникают перегрузки! Снова бочка… неплохо! Из 
тебя получился бы неплохой летчик-истребитель. Прекрасно, теперь приблизимся к 
минимальной скорости и посмотрим, как поведет себя F-80. Уменьшить обороты 
турбины… воздушные тормоза, шасси и закрылки выпустить… Скорость уменьшается… 
еще меньше… и еще меньше. Сначала самолет слегка вздрагивает, затем 
вздрагивание переходит в покачивание, которое усиливается, Я отклоняю элероны, 
и самолет послушно удерживается от сваливания на крыло. Великолепное 
управление!
 Я резко беру ручку на себя — покачивание усиливается, и самолет сам опускает 
нос… Что может быть лучше? Если так будет продолжаться, я полюблю этот самолет. 
Какая замечательная машина, живая, чувствительная и, управляемая твердой рукой, 
умеренно послушная!
 Воздушные тормоза, закрылки и шасси убрать! Замечательно, малютка, теперь 
давай разгонимся. Я двигаю сектор управления двигателем далеко вперед. Визг, 
оставляемый самолетом, возрастает на один тон,