, на котором 
мне предстояло летать, я пришел за тридцать минут до встречи с капитаном Роутом,
 добровольно вызвавшимся познакомить меня с кабиной реактивного самолета.
 Свою автомашину я оставил на краю блестящей белой бетонированной площадки 
перед ангаром и с тяжело болтающимся за спиной парашютом зашагал по жаре к 
месту стоянки самолетов.
 Площадка казалась пустынной, и в утренней жаре солнечный свет металлическим 
блеском отражался от крыльев новых, без воздушных винтов, реактивных самолетов. 
Один из них, потрепанный, изношенный, видимо, не раз бывал в полетах. Этот 
ветеран под номером 08777 и был той самой машиной для новичков, на которой мне 
предстояло лететь. Никто не встречал меня. Весь летно-технический состав, во 
всяком случае все, кто мог найти благовидную причину, укрывались в темном 
ангаре — единственном убежище от беспощадно палящего солнца. Не успел я сделать 
и нескольких шагов в сторону F-80, как мой летный комбинезон насквозь промок от 
пота. В воздухе он, несомненно, примерзнет к телу. Освежающая перспектива! 
Среди машин кое-где виднелись несчастные, прятавшиеся от солнца в резко 
очерченных тенях от крыльев самолетов.
 Никто не шевельнулся, никто не заговорил со мной, когда я укладывал парашют на 
крыло самолета номер 08777, но все с интересом поглядывали в мою сторону. Мой 
странный комбинезон и разношерстное летное снаряжение, видимо, удивляли 
механиков военного аэродрома, которые привыкли к строго выдержанным синим 
костюмам военных летчиков.
 Впрочем, если бы можно было подумать, что я действительно собираюсь лететь на 
этом самолете, кто-нибудь, наверное, все же помог бы мне. Я обошел вокруг 
самолета, проверяя те места, на которые следовало обратить внимание по 
инструкции, но по-прежнему никто не заинтересовался этим.
 От усилия, которого потребовал этот обход, я обливался потом, а когда 
подымался в кабину, к тому же обжег пальцы о раскаленную приставную стремянку. 
Я уже приготовился залезть в кабину, когда какой-то сержант выкатился из-под 
крыла:
 — Эй, братишка, ты что, собираешься лететь на этой штуке?
 — Да, минут через тридцать.
 — А там, наверху, известно об этом?
 — Да.
 Но сержант не поверил. Другой механик крикнул ему:
 — Наверное, все в порядке… гражданские время от времени летают на этом старом 
корыте, старик разрешает…
 Когда я сказал, что скоро сюда должен прийти капитан Роут, сержант успокоился 
и сам занялся осмотром самолета.
 Как и на «Скайрокете», на F-80 была тесная кабина, в которой хватало места 
только для того, чтобы вытянуть ноги прямо перед собой в носовую часть самолета.
 Приборная доска преподнесла мне приятный сюрприз. Хотя последние четыре недели 
я изучал наставление по самолету F-80, меня все же поразила простота этого 
небольшого истребителя. Кабина выглядела намного проще, чем в AD, если не 
считать множества тумблеров, сигнальных лампочек и индикаторов. Все они были 
задуманы для того, чтобы упростить работу летчика-истребителя, но на деле 
автоматизация выродилась в полный беспорядок. Правда, остальные органы 
управления казались удобными. Вместо сложной системы секторов с тремя 
рукоятками: шага винта, газа и качества смеси — здесь был только один большой, 
легко находимый и легко передвигаемый рычаг управления двигателем. Кроме того, 
здесь были ручка управления самолетом, педали руля направления и приборная 
доска. Круглые глаза незнакомых приборов, которыми мне придется пользоваться, 
неподвижно застыли на доске: указатель температуры газов за турбиной, маметр и 
расходомер топлива.
 А где же аварийный кран гидравлической системы? Я искал его по всей кабине. 
Наконец нашел. О, какой маленький — им будет трудно пользоваться. Я наклонился 
над ним, что-то бормоча себе под нос, когда на кабину упала тень.
 — Что случилось, потеряли что-нибудь?
 На стремянке стоял капитан Расти Роут, приветливый, дружелюбный рыжеватый 
военный летчик. Его незамысловатая шутка помогла мне освободиться от чувства 
неловкости, возникшего при встрече с незнакомой приборной доской и новым 
самолетом. Моя единственная защита против внезапных капризов самолета 
заключалась в советах, преподанных мне Джином Меем, и в подробном описании 
поведения машины, о котором я прочитал в голубой книжке наставления.
 Роут наклонился над кабиной, и мы вместе осмотрели ее, начиная с левой стороны.
 Все приборы довольно точно соответствовали описаниям в наставлении. Изредка 
Роут отмечал особенности одного прибора, предостерегал от возможных перебоев в 
работе другого, советовал обращать особое внимание на третьи. Все это должно 
было помочь мне более умело подойти к самолету, но в первом полете летчику 
нужно нечто большее — удача. Как бы тщательно вас ни проинструктировали о 
признаках неисправностей, шансы на то, что вы сразу распознаете их в полете, 
ничтожны. Непосвященный не почувствует перебоев в работе двигателя — в 
неуловимых признаках его неисправности, в едва ощутимых изменениях звука его 
работы новичку разобраться так же трудно, как в таинственных шорохах джунглей. 
Звуки для него ничего не будут значить до тех пор, пока в один прекрасный день 
собственный печальный опыт не научит его распознават