. Мгновение — и пятачок остается 
позади. Вот и коричневое поле. Там, пожалуй, можно приземлиться. Земля быстро 
приближается. Поле покрыто травой! Кто знает, что под ней скрывается, — ровная 
земля или глубокие ямы, или кучи камней… Думать бесполезно, потому что у меня 
нет выбора. Делаю последнюю попытку снова запустить двигатель. Он кашляет, но 
тяга чуть-чуть увеличивается. Достаточно ли, чтобы дотянуть до аэродрома? 
Оставлять самолет здесь неудобно — ведь придется тащить его к себе на буксире. 
Постараюсь осторожно довести самолет до аэродрома. Лучше самому доставить 
машину назад, чем заставлять компанию буксировать ее по шоссе. Надо доставить 
самолет.
 Двигатель протестует — он не хочет больше работать и вздрагивает. Кажется, 
сейчас он сорвется с рамы и упадет на землю.
 — КАК-6… Я 522. Вынужденно сажусь на аэродром. Прием.
 Ответ поступает немедленно:
 — Пять-два-два… Нужно ли вызвать аварийные службы? — Голос Джерри звучит 
спокойно, педантично.
 — Пожалуй, это будет кстати.
 Мы с диспетчером словно соревнуемся, чей голос будет звучать будничнее. 
Правильные квадраты домов, огороженные дворики с играющими детишками проносятся 
подо мной. Осталось еще немного. Проклятье, совсем немного! Дома убегают от 
болезненно громыхающего синего самолета, который стремительно проносится над 
ними. «Продержись еще чуть-чуть, малютка!» — обращаюсь я к самолету с просьбой 
и затаиваю дыхание. Самолет низко-низко над землей. Двигатель может отказать в 
любую минуту, и мне не хватит высоты, чтобы рассчитать посадку на какой-нибудь 
пятачок. Впереди не видно больше никакого коричневого поля.
 — Пять-два-два, где вы сейчас находитесь? — раздается голос в моих наушниках.
 — Не беспокойтесь, — коротко отвечаю я. Больше меня не запрашивают. И хорошо — 
у меня нет времени отвечать на вопросы. После каждого движения сектором газа 
двигатель грохочет и стонет. О господи, давай, давай еще немного!
 — Пять-два-два, мы вас видим. Вам разрешается посадка на любую полосу…
 Вот он, аэродром! В моем распоряжении всего один заход, так как повторить его 
мне уже не удастся.
 Колеса касаются земли. Спокойное, безмятежное, прекрасное поле. Откидываюсь на 
спинку сиденья и наслаждаюсь. Какой это восхитительный комфорт — просто сидеть, 
ни о чем не думая, не двигаясь. Самолет дышит тяжело, словно загнанный конь, а 
масло, как кровь, брызжет из-под капота. На крыле появляются двое пожарных, 
чтобы вытянуть меня из кабины. Я возмущен их вторжением.
 — В чем дело? Самолет и не думает взорваться! — кричу я на них. Но они 
продолжают тащить меня, а санитары из машины скорой помощи быстро направляются 
к нам. Я машу рукой:
 — Со мной ничего не случилось!
 В ангаре я бросил парашют в свой шкафчик и отправился в душ. Воротник моего 
комбинезона насквозь мокрый от пота.
 — Господи боже! — восклицает кто-то в радиорубке. — Я бы никогда не пытался 
привести эту штуку на аэродром. Надо потерять голову, чтобы пойти на это.
 — Да, ничего не скажешь, в хорошеньком состоянии самолет. Но чего не сделаешь, 
чтобы стать героем, а?
 Я уже оделся и составлял рапорт, когда в комнату вошел механик.
 — Ну что, как самолет?
 Механик недоверчиво посмотрел на меня.
 — Самолет выглядит чертовски плохо. Вы сломали три толкателя, клапан исчез, 
как-будто его проглотили, а третий цилиндр совсем вышел из строя.
 — Ладно, он все-таки на аэродроме.
 — Да, конечно.
 Стремясь привести самолет на аэродром, я на этот раз ошибся в расчетах. На 
моем пути были целые кварталы небольших квадратных домиков, самолет мог 
врезаться в гостиную любого из них, и тогда пожар мог уничтожить целый квартал.
 Если в следующий раз мотор будет работать так же плохо, я поступлю иначе. В 
подобных случаях может быть только одно решение: немедленно садиться.
 Возвращая поврежденный самолет AD на свой аэродром, я расплатился десятью 
минутами страха за три недели безмятежных полетов.




 Глава VI


 В понедельник Боб Браш вернулся из трехнедельного отпуска, проведенного в 
Канаде. Луиза, его секретарша и мать для всей летно-испытательной станции в 
Санта-Монике, позвонила и сообщила, что босс желает видеть меня.
 — Как идут дела, Билли? — приветствовал меня Браш в своем кабинете. — Как тебе 
нравится работа? Ты здесь уже около трех недель. Как ты находишь Брауни? Он 
славный парень, правда? Один из лучших испытателей.
 Он не упомянул о моих неприятностях в пятницу.
 Кабинет Браша был так же мал, как другие служебные кабинеты фирмы Дуглас. Над 
столом висела картина: узкий мертвенно-белый самолет с рапироподобным носом. С 
тонким, стреловидным обтекаемым крылом, самолет напоминал летящую пулю. Самолет 
с приподнятым кверху носом тащил за собой сноп пламени.
 — Это что такое?
 — Это «Скайрокет», высокоскоростной экспериментальный самолет, построенный 
нами вместе с НАКА для военно-морских сил. Самолет оборудован комбинированной 
силовой установкой из турбореактивного и жидкостно-реактивного двигателей. Это 
один из шести или семи экспериментальных самолетов, построенных по заказу 
правительства после войны для исследования дозвуковых и сверхзвуковых областей 
полета. Над выполнением исследовательской программы НАКА работали также фирмы 
Нортроп и Белл. Первой оказалась, конечно, фирма Белл со своим самолетом Х-1, 
на котором прошлой осенью Игер проскочил звуковой барьер. А сейчас вот Джин Мей 
испытывает изображенный на этой картине самол