В один из выходных дней Чкалов попросил Антошина поехать с ним на остров 
Березань.

Два военных летчика долго стояли у могилы участника революционного восстания в 
Черноморском флоте лейтенанте Петра Петровича Шмидта, расстрелянного царским 
правительством. Чкалов был угрюм. Поздно вечером, прощаясь с Антошиным, он 
сказал:

– Жалко мне, батя, лейтенанта Шмидта! Жалко, что не видит он, как неузнаваемо 
изменилась, какой могучей стала наша страна.

Последние дни перед возвращением в Москву Чкалов почти не расставался с 
Антошиным. Они вместе купались в море, вместе бывали в опере, вместе ходили в 
библиотеку.

Антошин с интересом наблюдал, какой литературой увлекается его молодой друг. 
Диапазон у Чкалова был большой: охотно читал он и научную фантастику для 
юношества, и стихи Маяковского, и писателей-классиков, и специальную 
техническую литературу. Увлекали его также книги по русской истории.

– Народ у нас замечательный! Только раньше ему ходу не давали. А сейчас наш 
народ горы своротит! – убежденно говорил Валерий Павлович.

С годами росло и крепло его патриотическое чувство.

– Советская авиация – лучшая в мире, – говорил Чкалов. – На советских заводах, 
из советских материалов, руками советских людей создаются могучие стальные 
птицы, которые по качеству оставляют далеко позади себя все иностранные 
самолеты. В мире нет лучших летчиков, чем советские.

И. П. Антошин любил слушать красочные, подкупающие своей искренностью рассказы 
Чкалова. Когда Валерий улетел из Одессы в Москву, Иван Панфилович почувствовал, 
что ему не хватает общества его молодого энергичного друга.

Следующая их встреча произошла скорее, чем они оба ожидали, но при менее 
благоприятных обстоятельствах.


* * *

Чкалов продолжал работать в НИИ. Он близко познакомился с неизвестными ему 
раньше системами самолетов. Летчик-испытатель, он стал летать на тяжелых 
бомбардировщиках так мастерски, будто многие годы сидел за штурвалом тяжелого 
воздушного корабля.

Это искусство пригодилось ему, когда он ставил рекорды дальности: летал на 
остров Удд и через Северный полюс в Америку. Но в то время его тянуло только к 
истребителям.

Он мечтал принять участие в наращивании скоростей. В НИИ же поступали самолеты 
для окончательных испытаний перед пуском в серию, машины, уже побывавшие в 
руках заводских летчиков, изученные, проверенные. На долю летчиков-испытателей 
НИИ оставалась лишь строгая окончательная проверка машины.

Иногда Чкалову удавалось составить свое собственное мнение, не совпадавшее с 
официальной характеристикой, обнаружить каскадом фигур высшего пилотажа скрытые 
качества или недостатки самолета. Кое-кому в НИИ это не нравилось. Слишком явно 
восставал Чкалов против старых авиационных норм. На него опять посыпались 
всевозможные взыскания, ему задержали очередное воинское звание.

Рутинеры, предельщики гнули свою линию. Скрытые враги пытались подорвать мощь 
советской авиации.

Снова сгустилась атмосфера вокруг Чкалова. Его обвинили в нарушении «Правил 
полета» и отчислили в специальную группу недисциплинированных летчиков, 
собранных из разных авиационных частей.

Здесь Чкалов оказался на положении курсанта. От полетов его отстранили. Для 
него это было мучительно. Несправедливое наказание он переживал, как тяжелую 
болезнь, стал угрюм и неразговорчив. В таком состоянии застал его Антошин.

В своих воспоминаниях И. П. Антошин так описывает эту встречу с Чкаловым:

«…Зимой 1931 года меня перевели преподавателем в Военно-воздушную академию. 
Начальник кафедры поручил мне провести цикл лекций для командного состава одной 
из школ. От начальника этой группы я узнал, что аудитория, с которой мне 
придется заниматься, представляет из себя летный состав различных частей. Они 
собраны сюда за недисциплинированность для „перевоспитания“. Среди них я увидел 
и Чкалова.