До глубины души возмутился командир эскадрильи, узнав, что Чкалов почти два 
часа подряд делал мертвые петли.

– К чему такой трюк? – гневно спрашивал он. – В каком это воздушном бою 
придется так петлять?!

Его возмущение только усилилось, когда виновник чистосердечно признался:

– Товарищ командир! Это полет на пари. Поспорил с летчиком Козыревым, что 
сделаю подряд пятьдесят мертвых петель. А потом вошел во вкус и сделал больше.

С Ольгой был особый разговор. Валерий уже привык делиться с ней своими 
сокровенными мыслями. И в этот раз, отсидев несколько суток на гауптвахте, он 
явился к Ольге с повинной головой. Девушка узнала и насчет пари с товарищем и о 
том, в чем он не покаялся Антошину, – о желании Валерия показать свое 
мастерство гостившей в Ленинграде сестре Анне.

Валерий не щадил себя. Он признался, что иногда его тянет в полет ради полета. 
Но он старается не поддаваться соблазну. Несколько десятков мертвых петель – 
самое большое его прегрешение. Наказали его справедливо. Но почему ему 
запрещают совершенствовать тактику воздушного боя?

И Валерий повторял Ольге то, что постоянно твердил командиру:

– В воздушном бою летчику приходится прижиматься к самой земле и делать фигуры. 
Если не научишься этому в мирное время, на войне враг тебя убьет. А мы не хотим 
умирать, мы хотим побеждать!


* * *

Более года прошло с тех пор, как Чкалов познакомился с Ольгой Ореховой. Обычно 
резкий и даже грубоватый в проявлении чувств, он относился к своей невесте с 
бережной, хотя не совсем умелой нежностью. Был такой случай: в цветочном 
магазине он купил для Ольги большой красивый букет. Итти с ним по улице Валерию 
показалось неудобным, и он старательно прятал букет под шинелью. А когда вынул,
 – на поломанных стеблях вместо пышных и свежих цветов болтались только жалкие, 
помятые их остатки.

– Если б ты только видела, Лёлик, какие они были чудесные! – растерянно 
повторял он смеющейся девушке.

Хотя Валерий и не умел обращаться с цветами, он их все-таки очень и очень любил.


Помимо своей родной авиации, он любил также поэзию, живопись, музыку.

Он подолгу не отпускал Ольгу от пианино. Она играла все, что приходило ей в 
голову: «Лунную сонату» Бетховена, романсы Глинки и Чайковского. А Валерий 
сидел прямо и неподвижно, сильный, плечистый, с литыми мускулами, проступавшими 
через тонкую гимнастерку. Голова его была откинута назад. Резкие черты смягчала 
задумчивость.

– Хорошо! – говорил он Ольге, когда она решительно закрывала крышку пианино. – 
Слушаю, и кажется мне, что каждая клеточка моего тела поет.

И все же, о чем бы они ни беседовали – о музыке, о новых книгах, о спектакле, 
который видели накануне, – разговор в конце концов сводился к авиации. 
Авиационные перспективы были увлекательны, и Валерий говорил о них страстно.

Однажды он ворвался в квартиру Ореховых.

– Ты только послушай, Лёлик! – крикнул он, даже забыв поздороваться. – Климент 
Ефремович Ворошилов заявил, что за последние шесть лет Советский Союз умножил 
количество самолетов в четыре раза. Значит, скоро мы будем летать только на 
своих, отечественных машинах!

Ольга заставила Валерия снять шинель и пройти в комнату. Однако он не 
успокоился до тех пор, пока не прочел торжественно вслух выдержку из речи К. Е.
 Ворошилова, произнесенной им 23 февраля 1926 года, в День Красной Армии:



«Наши летуны, наши академики-специалисты, весь летный состав достигли таких 
пределов своей специализации и подготовки, что мы сейчас смело взираем будущему 
в глаза…»


– «Смело взираем будущему в глаза». Чувствуешь, Лёлик? – Валерий крепко сжал 
руки девушки. – Теперь я добьюсь своего!