что у него за десять лет работы в авиации не было ни одной аварии.

Мы втроём помогали механикам сгружать с платформы «М-10-94» и собирать его. 
Работали часов по двадцать трое суток. Нашему нетерпению не было границ – 
челюскинцы на льдине ждут!

Из газет мы уже знали, что лётчик Анатолий Ляпидевский, оказавшийся ближе всех 
к лагерю Шмидта – его двухмоторный самолёт «АНТ-4» зимовал на Чукотке, – после 
многих разведывательных полётов пятого марта первый добрался до челюскинцев и 
вывез на материк всех женщин и детей. Лётчики Маврикий Слепнёв и Сигизмунд 
Леваневский, командированные правительством в Америку для закупки самолётов, 
летели к лагерю со стороны Аляски. От Аляски до льдины в Чукотском море – рукой 
подать. Борясь с циклонами и туманами, пробивалось к пленникам льдов звено 
Каманина. А мы всё еще мешкаем. Надо спешить. Ох, как надо спешить!…

Поставили мы на самолёт новый мотор. Облетал я его над аэродромом. Всё 
нормально, машина ведёт себя прекрасно. Здесь же, на аэродроме, стояли два 
пассажирских самолёта «ПС-3» Галышева и Доронина. Скорость их была ниже, чем у 
моего «Р-5».

– Хороша, Михаил, у тебя машина! – восхищённо сказал Галышев, похлопывая по её 
борту.

Как старшего и самого опытного, мы выбрали Виктора Васильевича «старостой» 
нашего перелёта.

Утром семнадцатого марта втроём мы покинули Хабаровск. Я стартовал последним на 
своём быстроходном «Р-5», пришлось описывать в воздухе круги, набирать высоту, 
планировать. Пошёл снег, видимость ухудшилась.

Как ни старался не потерять товарищей из виду, всё-таки в густом снегопаде они 
исчезли из моего поля зрения. И вдруг перед самым носом моей машины появился 
тёмный силуэт, я рванул ручку управления на себя и чудом не столкнулся с 
самолётом товарища. Прибавив обороты мотору, вынужден был по приборам уйти 
вверх. На высоте двух с половиной тысяч метров я поднялся выше облаков. 
Ослепительно светило солнце, а над землёй бушевала метель. Судя по сводке, и в 
Николаевске – месте первой нашей остановки – тоже снегопад. Лететь по компасу 
на высоте, не видя земли, опасно. Пробиваться вниз – рискованно, можно налететь 
на высокую сопку, около Николаевска их много. Идти же по низам, бреющим полётом,
 тоже нельзя: вдруг налечу на Галышева или Доронина.

Скрепя сердце положил самолёт на обратный курс. Через два часа сел в Хабаровске.
 Подбегают ко мне все, кто был на аэродроме.

– В чём дело? Почему вернулся? С мотором что случилось?

– Нет, – говорю, – мотор работает как часы, самолёт тоже исправный.

– Так почему же вернулся?

– Погода плохая, поэтому и вернулся.

– Такого случая с тобой ещё не бывало!

Я рассказал о напутствии товарища Куйбышева: «Не рискуйте, действуйте 
наверняка!» Где уж тут лезть на рожон!

На другой день я поднялся в воздух один. В Николаевске Галышева и Доронина уже 
не было. Они вылетели в Охотск.

Опять мне догонять. Знаю, товарищи волнуются, на каждой посадке запрашивают: 
где Водопьянов? Я тоже первым делом интересуюсь, как там Галышев и Доронин. Так 
что хоть не было у нас прямой связи друг с другом, но нас связывала всё время 
какая-то невидимая нить.

Когда подлетел я к Охотску, с радостью увидел на поле два самолёта.

– Вот вы где, голубчики, наконец-то догнал!

Встретились мы так, будто бы не виделись сто лет.

Очень тяжёлым был путь от Охотска до бухты Нагаева. День был ясный, но как нас 
качало! Смотришь на высотомер – две тысячи двести. И вдруг – тысяча восемьсот. 
Какая-то неведомая сила резко швыряла машину то вниз, то вверх… Казалось, не 
будет конца этим чёртовым качелям! Вдобавок сильный встречный ветер. Он дул 
прямо в лоб. Самолёты, кажется, стоят на месте. Шестьсот пятьдесят километров 
мы летели шесть часов, тогда как это расстояние можно было преодолеть за три 
часа двадцать минут.

Мой «М-10-94» просто молодец. Хорошо перенёс отчаянную трёпку, а вот моим