Они стали расспрашивать у нас, что нового в Москве.

У меня в экипаже был механик – что называется, «палец в рот не клади». Вот он 
начал зимовщикам рассказывать про новинки.

– В Москве, – говорит он, – инженер Коптяев изобрёл часы с героями. Видел я 
такие часы у начальника полярной авиации. Они интересны тем, что на циферблате 
вместо римских или арабских цифр нарисованы герои. Первый – Ляпидевский, потом 
– Леваневский, Молоков, Каманин и так далее.

Я слушаю его и думаю: как это я ничего про эти часы не слыхал? Но потом смекнул,
 в чём дело, а он продолжает:

– Посмотришь на такие часы и сразу скажешь: половина Слепнёва – значит, 
половина пятого, или там Доронин с четвертью – значит, семь часов пятнадцать 
минут. Страна должна знать своих первых героев! А когда, – продолжал он, не 
унимаясь, – стрелка дойдёт до какого-нибудь часа, открывается форточка и 
высовывается белый медведь. Он издаёт столько рычаний, сколько в это время 
часов… Делают такие часы пока только для полярников, да и то по специальным 
заявкам. Модель ещё оригинальная – не освоена для массовой продукции…

Через некоторое время прилетели мы в Москву. Вызывает меня начальник полярной 
авиации и спрашивает:

– Что это вы на Диксоне наговорили полярникам? Получаю от них радиограмму: 
просим забронировать для нас часы с героями. И передают целый список, один даже 
жену свою вписал.

– А вы что им ответили? – спросил я.

– Запросил Диксон, какая температура была у радиста, когда он передавал эту 
радиограмму.




Напрасные поиски


Пришлось нам как-то из-за плохой погоды приземлиться на пустынном острове 
архипелага Земли Франца-Иосифа. Какой остров нас приютил, мы не знали. Конечно, 
хотелось определиться.

Несколько дней мы ждали хорошей погоды. Наконец видимость немного улучшилась.

Вооружившись биноклем, я тщательно исследовал каждую тёмную точку на 
ослепительно белом снежном покрывале.

Вдруг я заметил чёрный силуэт, сверху покрытый снегом, как нависающей за глаза 
шапкой.

«Дом… Да… А если не дом, то склад!»

Есть чему радоваться! Ведь возле каждой, пусть одинокой, постройки, возведённой 
рукой человека в Арктике, всегда возвышается гурий. Это груда камней, 
скрывающих под собой бутылку с запиской. Прочитав её, мы узнаём точные 
координаты острова, кто и когда посетил впервые эти места. Такой же обычай 
соблюдают путешественники в горах: они оставляют в бутылке записку о том, кем и 
когда совершено восхождение на вершину. Только здесь башню из камней называют 
не гурием, а туром. Впрочем, как бы такая памятка ни называлась, нет на земле 
человека, который без трепета приблизился бы к ней. Встретить на пустынной, 
далёкой земле, где нет живого существа, следы её первого, может быть уже 
забытого и давно погибшего покорителя – это ни с чем не сравнимое чувство. Тут 
вами овладевают и радость, и волнение, и великая гордость за человека, и 
уважение к ещё неизвестному имени вашего предшественника.

Не скрывая своего восторга, я позвал товарищей. Радист и бортмеханик 
вооружились биноклями. Они подолгу вглядывались в чёрный силуэт и полностью 
подтвердили мои предположения.

– Без сомнения, дом! – уверенно сказал радист. – И недалеко. Не дальше 
двух-трёх километров.

«Меньше слов, больше дела», – решили мы. И, захватив винтовку на случай встречи 
с «белым хозяином» этих мест, я весело зашагал к домику.

Вселивший в нас столько надежд загадочный предмет оказался гораздо ближе, чем 
мы предполагали. Я насчитал до него пятьсот шагов. Но меня постигло жестокое 
разочарование.