кокарды.

– Сходство есть, конечно, – ответил я, разглядывая рисунок, – но автомобиль 
вышел лучше, чем я.

– Само собой… Не машина вертелась вокруг тебя, а ты около неё. Ни секунды не 
стоял на месте. Только и удалось схватить тот момент, когда ты наливал горючее.

– Этот момент можно повторить. Мне нужно ещё банки две вылить. Могу 
попозировать… А почему ты художеством занимаешься, когда все кругом работают?

– Мне приказано ждать. Сейчас не до меня.

– С какой стороны России к нам прибыл? – не удержался я от вопроса.

– Я родом из Таганрога. Зовут меня – Георгий Иванович Басов, а друзья кличут 
Гошей.

– Михаил, – сказал я, протягивая руку. – Будем знакомы!

Минут через десять я многое узнал о Гоше – сыне учителя рисования и черчения в 
гимназии, которую он окончил сам. Когда генерал Деникин занял Ростов, Басова 
призвали в армию. Он попал в белогвардейскую авиацию и довольно быстро и хорошо 
овладел профессией моториста. Сам командующий воздушными силами армии Деникина 
генерал Ткачёв приказал способного ефрейтора Басова учить летать. Он уже 
несколько раз поднимался в воздух с инструктором.

– Ты, Гоша, тоже хочешь стать лётчиком? – прямодушно спросил я.

– Не очень. Если бы здорово хотел, не было бы меня здесь. Я буду художником. 
Вот кончится военная заваруха, и поступлю в Академию художеств.

Мой новый знакомый рассказал, что он тяготился службой у Деникина и по совету 
старшего брата большевика-подпольщика в тылу у белых при удобном случае 
перебрался через липию фронта и добровольно вступил в Красную Армию.

– Меня направили мотористом в отряд Ивана Павлова. Слыхал о таком герое?

Этот вопрос можно было и не задавать.

– Да вот только командиру всё некогда со мной переговорить, – пожаловался Гоша.
 – Вчера переезжали, а сегодня уходят в полёт.

И в самом деле, один за другим поднимались в ярко-синее небо и улетали на 
задание тяжёлые «Ильи Муромцы» и сопровождавшие их истребители. Наконец замер 
вдали гул моторов, и стало слышно, как верещат кузнечики в высокой траве.

Первый раз в жизни я позировал художнику, стоял как вкопанный, стараясь не 
шелохнуться. Затекла вытянутая рука, державшая воронку. Чего не стерпишь ради 
искусства!

Рисунок на этот раз получился настолько удачный, что я решил послать его домой 
– пусть отец с матерью посмотрят, какую важную работу выполняет их сын.

Только я начал просить Гошу отдать мне его творение, как послышались тревожные 
возгласы. От аэродрома к вагонам бежали люди, крича и указывая вверх. Взглянул 
и я на небо и оторопел… Когда же пришёл в себя, заорал что есть мочи:

– Самолёты! Белые! Сейчас будут бомбить аэродром! Давай крути мотор!…

Гоша схватил заводную ручку, а я быстро сел за руль. К счастью, мотор завёлся с 
первого оборота. Мой новый знакомый не растерялся, юркнул на сиденье рядом с 
шофёром, и мы помчались вдоль эшелона в поле. Отъехали вёрст пять и, свернув в 
кукурузу, остановились.

Отсюда нам хорошо видны были самолёты с бело-красно-синими опознавательными 
знаками на крыльях. Они кружились над нашим аэродромом. То и дело на лётном 
поле поднимались столбы чёрного дыма. Оттуда доносились глухие взрывы. С земли 
нападавшим дробной скороговоркой отвечали пулемёты и пушки.

– И чего беляки радуются? – сказал Гоша. – Бомбят пустые початки и один 
неисправный «сопвич». Как им заграничных бомб не жалко?.. И наши зря палят. 
Разве в них попадёшь?

– За милую душу!… Вон, смотри! Кажется, подстрелили!

Один из трёх самолётов, пикировавших на аэродром, выпуская длинные пулемётные 
очереди, вдруг затих и стал поспешно, неуклюже, как-то боком, снижаться. Он 
прошёл совсем над нашими головами.