Однако чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно мне 
представлялось. И я согласился. После чего сразу приступил к интенсивному 
изучению немецкого языка – занятия проходили на явочной квартире пять раз в 
неделю. Опытные инструкторы обучали меня также приемам рукопашного боя и 
владению оружием. Исключительно полезными для меня были встречи с заместителем 
начальника Иностранного отдела ОГПУ—НКВД Шпигельглазом. У него был большой опыт 
работы за границей в качестве нелегала – в Китае и Западной Европе. В начале 
30-х годов в Париже «крышей» ему служил рыбный магазин, специализировавшийся на 
продаже омаров, расположенный возле Монмартра.

После восьми месяцев обучения я был готов отправиться в свою первую зарубежную 
командировку в сопровождении Лебедя, «главного представителя» ОУН на Украине, а 
в действительности нашего тайного агента на протяжении многих лет. Лебедь с 
1915 по 1918 год просидел вместе с Коновальцем в лагере для военнопленных под 
Царицыном. (В годы первой мировой войны Лебедь и Коновалец вместе воевали в 
качестве офицеров австро-венгерской армии против России на Юго-Западном фронте 
в составе так называемого корпуса «Сечевых стрельцов».) В гражданскую войну он 
стал заместителем Коновальца и командовал пехотной дивизией, сражавшейся против 
частей Красной Армии на Украине. После отступления Коновальца в Польшу в 1920 
году Лебедь был направлен им на Украину для организации подпольной сети ОУН. Но 
там его арестовали. Выбор перед ним был простой: или работать на нас, или 
умереть.

Лебедь стал для нас ключевой фигурой в борьбе с бандитизмом на Украине в 20-х 
годах. Его репутация в националистических кругах за рубежом оставалась 
по-прежнему высокой: Коновалец рассматривал своего представителя как человека, 
способного провести подготовительную работу для захвата власти ОУН в Киеве в 
случае войны. От Лебедя, которому мы разрешали выезжать на Запад в 20-х и 30-х 
годах по нелегальным каналам, нам и стало известно, что Коновалец лелеял планы 
захвата Украины в будущей войне. В Берлине Лебедь встречался с полковником 
Александером, предшественником адмирала Вильгельма Канариса на посту 
руководителя германской разведслужбы в начале 30-х годов, и узнал от него, что 
Коновалец дважды виделся с Гитлером, который предложил, чтобы несколько 
сторонников Коновальца прошли курс обучения в нацистской партийной школе в 
Лейпциге.

Я ехал за границу как «племянник» Лебедя, якобы для помощи в его работе. Моя 
жена была переведена в Иностранный отдел НКВД для того, чтобы через нее я мог 
поддерживать связь с Центром. Она должна была выступать в роли студентки из 
Женевы, что позволило ей время от времени встречаться с агентами в Западной 
Европе. С этой целью она прошла специальный курс.

Лебедь не знал о том, что на нас работает еще один агент, Полуведько, главный 
представитель Коновальца в Финляндии. Он жил по фальшивому паспорту в Хельсинки,
 организуя контакты между украинскими националистами в изгнании и их подпольной 
организацией в Ленинграде. Оуновцы прятали свои архивы в Ленинграде, в 
знаменитой библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Хотя мы и знали это, обнаружить 
архивы удалось лишь после окончания второй мировой войны, в 1949 году.

Я выехал в Хельсинки в сопровождении Лебедя. Лебедь передал меня на попечение 
Полуведько и тут же возвратился в Харьков через Москву. Полуведько, ничего не 
знавший о моей истинной работе, регулярно посылал обо мне отчеты в НКВД через 
Зою Воскресенскую-Рыбкину, отвечавшую за связь с ним. Мне надо было дать Центру 
знать, что со мной все в порядке, и, как условились заранее, я написал записку 
своей «девушке», а затем порвал ее и бросил в корзинку для бумаг. Выступив в 
роли моего невольного помощника, Полуведько собрал обрывки и передал их Зое. А 
на каком-то этапе Полуведько вообще предложил меня убрать, о чем сообщал в 
одном из своих донесений, но, к счастью, решение этого вопроса зависело не от 
него. В Финляндии (а позднее и в Германии) я жил весьма скудно: у меня не было 
карманных денег, и я постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего 
десять финских марок в день, а их едва хватало на обед – при этом одну монетку 
надо было оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление 
и газовая плита. На тайные встречи между нами, расписание которых было 
определено перед моим отъездом из Москвы, Зоя Рыбкина и ее муж Борис Рыбкин, 
резидент в Финляндии, руководивший моей разведдеятельностью в этой стране, 
приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое моих 
карманов, чтобы убедиться, что я не взял с собой никакой еды: ведь это могло 
провалить нашу «игру».

После двух месяцев ожидания в Хельсинки прибыли связные от Коновальца – 
Грибивский («Канцлер») из Праги и Андриевский из Брюсселя. Мы отправились в 
Стокгольм пароходом.

При посадке мне вручили паспорт на имя Николса Баравскаса, выданный литовскими 
спецслужбами по просьбе руководства ОУН. Когда прибыли в Стокгольм, всех 
пассажиров собрали в столовой, и официант начал раздавать прошедшие пограничный 
контроль паспорта. Поначалу он отказался вернуть мне мой паспорт, заявив, что 
фото явно не соответствует оригиналу. Действительно, паспорт был на имя 
Сциборского, члена Центрального руководства ОУН, украинского активиста, с 
фотографией Сциборского. К счастью, тут вмешался возмущенный Полуведько,