Канун схватки с Гитлером и противоречивость предупреждений разведки


После своего назначения заместителем начальника разведслужбы в марте 1939 года 
я напомнил Берии о судьбе Зубова, все еще находившегося в тюрьме за 
невыполнение приказа о финансировании переворота в Югославии. Этот человек, 
сказал я Берии, – преданный и опытный офицер разведки. Берия, знавший Зубова на 
протяжении семнадцати лет, сделал вид, что ничего не слышал, хотя именно Зубов 
сыграл значительную роль в том, что Берия сумел добраться до вершин власти. В 
1922 году Зубов возглавлял отделение разведки, следившее за тайными связями 
грузинских меньшевиков и их агентуры в Турции. Основываясь на зубовской 
информации, Берия доложил Дзержинскому и Ленину о готовившемся восстании и об 
успешном подавлении его в самом зародыше. Этот доклад обсуждался на пленуме ЦК 
партии и фактически послужил основанием для назначения Берии на должность 
начальника ГПУ Закавказья. Зубов оставался в дружеских отношениях и с самим 
Берией, и с его заместителем Богданом Кобуловым: приезжая в Москву из Грузии, 
Кобулов неизменно останавливался на квартире Зубова.

Осенью 1939 года, после захвата Польши немцами, нам в руки попали полковник 
Станислав Сосновский, бывший руководитель польской спецслужбы в Берлине, и 
князь Януш Радзивилл, богатый польский аристократ, имевший немалый политический 
вес. Оба были помешены на Лубянку для активной разработки их в качестве наших 
агентов.

Ради спасения Зубова я предложил Берии поместить его в одну камеру с 
полковником Сосновским. Зубов бегло говорил на французском, немецком и 
грузинском. Берия согласился, и Зубова перевели из Лефортова, где его 
безжалостно избивали по приказу того самого Кобулова, который когда-то, 
приезжая из Грузии, останавливался у него дома. Его мучителем был печально 
знаменитый Родос, пытавшийся выбить признание путем нечеловеческих пыток: 
Зубову дробили колени. В результате Зубов стал инвалидом, но на самооговор он 
так и не пошел.

Против перевода Зубова из Лефортова на Лубянку возражал начальник следственной 
части Сергиенко, хотя я объяснил ему, что мой интерес к Зубову и его судьбе 
вызван чисто оперативными соображениями и согласован с Берией. В ответ на это 
Сергиенко, отказавшись переводить Зубова, заявил:

– Я буду лично докладывать об этом случае наркому. Подонок Зубов отказывается 
признать свою вину, что не выполнил прямого приказа руководства!

В свою очередь я доложил Берии, что Сергиенко отказывается выполнять переданное 
ему распоряжение. Берия тут же взял трубку, вызвал Сергиенко и стал его 
отчитывать, под конец сказал, что если через пятнадцать минут тот не выполнит 
его приказание, ему не сносить головы. Сергиенко пытался что-то возразить, но 
Берия не стал слушать его объяснений.

Берия часто был весьма груб в обращении с высокопоставленными чиновниками, но с 
рядовыми сотрудниками, как правило, разговаривал вежливо. Позднее мне пришлось 
убедиться, что руководители того времени позволяли себе грубость лишь по 
отношению к руководящему составу, а с простыми людьми члены Политбюро вели себя 
подчеркнуто вежливо.

Зубов, находясь с Сосновским в одной камере, содействовал его вербовке. Он 
убедил его, что сотрудничество с немецкой или польской спецслужбами не сулит 
ему никакой перспективы на будущее, поэтому имеет прямой смысл сотрудничать с 
русской разведкой. В 30-х годах Сосновский, будучи в Берлине польским 
резидентом, руководил весьма эффективной агентурной сетью. Он выступал под 
видом польского аристократа, содержал конюшню. Своих агентов, в основном это 
были привлекательные молодые женщины, он, как правило, внедрял в штаб-квартиру 
нацистской партии и секретариат министерства иностранных дел. В 1935 году 
гестапо удалось засветить большую часть его агентуры, а самого Сосновского 
арестовать за шпионаж. Следователям на Лубянке он показал, что разоблаченных 
агентов казнили в тюрьме Плетцензее прямо у него на глазах. Поляки обменяли его 
на руководителя немецкой общины в Польше, обвиненного в шпионаже в пользу 
Германии.

В 1937 году военный суд в Варшаве осудил Сосновского за растрату выделенных на 
агентуру средств, и он отбывал срок в Восточной Польше. Двумя годами позже 
части Красной Армии освободили заключенных из тюрем. Что же касается 
Сосновского, то из польской тюрьмы его «переселили» в тюрьму НКВД.

От Сосновского мы получили информацию, что двое из его агентов все еще 
продолжали действовать. Кроме того, он подал идею использовать связи князя 
Радзивилла и сделать его посредником между нашим руководством и Германом 
Герингом, одним из заместителей Гитлера. Сосновский пошел на сотрудничество с 
нами, после того как мы представили ему имеющиеся у нас данные об его 
агентурной сети в Берлине и он понял, что нам известно все о его прошлом. Это 
был человек, который слишком много знал, и было бы просто неразумно позволить 
ему улизнуть и не заставить работать на нас. Контроль над ним помог нам