по словам посла, генерала Миллера там все равно не найдут. В результате 
советское судно не было задержано и благополучно проделало свой путь от Гавра 
до Ленинграда. Миллер был доставлен в Москву, где его допрашивали, он отказался 
подписать обращение к белой эмиграции о прекращении борьбы с советской властью, 
был судим и расстрелян в 1939 году на Лубянке. Его похищение наделало в то 
время много шума. То, что генерала удалось обезвредить, привело к развалу всей 
организации бывших царских офицеров, сорвав планы их сотрудничества с немцами в 
войне против нас.

Скоблин бежал из Парижа в Испанию на самолете, заказанном для него Орловым 
(когда Орлов в 1938 году бежал, он сохранил золотое кольцо Скоблина в качестве 
доказательства своей причастности к этому делу). Сам Скоблин погиб во время 
воздушного налета на Барселону в период гражданской войны в Испании. Его женой 
была известная русская певица Надежда Плевицкая, поддерживавшая связь с НКВД. 
Она не подозревала, что Шпигельглаз руководил операцией по захвату Миллера, и 
считала его другом своего мужа. Она только знала, что Шпигельглаз («Дуглас») 
был связан с советскими представителями и поддерживал их материально. Ее 
арестовали во Франции за соучастие в похищении Миллера и приговорили к двадцати 
годам каторжных работ. Она умерла в тюрьме в 1944 году. Если бы Скоблин 
проводил эту операцию, как пишут некоторые «знатоки» истории нашей разведки, с 
ведома немцев, то Плевицкая была бы освобождена ими, или, во всяком случае, 
немцы обязательно попытались бы ее использовать, чтобы выйти на связи нашей 
разведки во Франции.




Встреча с Берией


Но возвратимся к событиям 1938 года. Получив мое послание из Парижа об успешном 
проведении операции по ликвидации Коновальца, Шпигельглаз вызвал к себе мою 
жену и сказал: «Андрей (моя кодовая кличка) находится в безопасности. Он видел, 
как люди бросились к месту происшествия, и ему стало все ясно. Ведь в Западной 
Европе никто не побежит ради того, чтобы посмотреть на лопнувшую поблизости 
автомобильную шину».

В июле 1938 года судно, на котором я находился, пришвартовалось в ленинградском 
порту. Я тут же выехал ночным поездом в Москву. На вокзале меня встречали 
Пассов, только что назначенный вместо Слуцкого, Шпигельглаз и моя жена. Меня 
поздравляли и обнимали. Надо ли говорить, как я был счастлив возвратиться в 
Москву к прежней жизни. Я считал ликвидацию Коновальца оправданной со всех 
точек зрения и гордился тем, что при взрыве не пострадали невинные люди. Ни у 
абвера, ни у организации украинских националистов не было улик, чтобы раскрыть 
истинные причины гибели Коновальца. Конечно, они могли подозревать курьера или 
связника, прибывшего на встречу в Роттердам, но в их руках не было никаких 
доказательств.

Было еще важное обстоятельство, убеждавшее меня, что дело выполнено правильно. 
Те националистические лидеры, с которыми я сталкивался г. Берлине и Варшаве, 
принадлежали к так называемым «прозападным» украинцам, они уже плохо владели 
родным языком, мешая украинские слова с немецкими, и мне часто приходилось 
поправлять их. Эти люди, как я искренне считал, были обречены самой историей. 
Полностью отрезанные от реальной жизни на Украине, они не понимали сущности и 
силы советской системы. Не знали они и о подъеме украинской литературы и 
искусства. Образование свое они получили в основном в Вене или Праге. 
Украинская культура и язык в польской Галиции в то время безжалостно 
подавлялись местными властями. Регулярно следя за периодикой, они, тем не менее,
 не могли объяснить разницы между колхозами и совхозами или понять 
взаимоотношения различных государственных и общественных организаций, 
отвечавших за социальную политику на Украине. Они утверждали, что их взгляды 
имеют поддержку среди сельского населения и потребкооперации, не зная, что в 
действительности потребкооперация на селе уже давно стала неотъемлемым 
атрибутом колхозного строя.

На следующий день рано утром я был вызван к Берии, новому начальнику Главного 
управления государственной безопасности НКВД, первому заместителю Ежова. До 
этого о Берии я знал только, что он возглавлял ГПУ Грузии в 20-х годах, а затем 
стал секретарем ЦК Коммунистической партии Грузии. Пассов, сменивший Слуцкого 
на посту начальника Иностранного отдела, отвел меня в кабинет Берии рядом с 
приемной Ежова. Моя первая встреча с Берией продолжалась, кажется, около 
четырех часов. Все это время Пассов хранил молчание. Берия задавал мне вопрос 
за вопросом, желая знать обо всех деталях операции против Коновальца и об ОУН с 
начала ее деятельности.

Спустя час Берия распорядился, чтобы Пассов принес папку с литерным делом 
«Ставка», где были зафиксированы все детали этой операции. Из вопросов Берии 
мне стало ясно, что это высококомпетентный в вопросах разведывательной работы и 
диверсий человек. Позднее я понял: Берия задавал свои вопросы для того, чтобы 
лучше понять, каким образом я смог вписаться в западную жизнь.