нашем появлении человек тридцать, находившихся в комнате, вытянулись по стойке 
«смирно». Затем как по команде все они упали на колени и поползли к Барзани, 
моля позволить им поцеловать край его одежды и сапоги. Естественно, что все 
иллюзии насчет демократического Курдистана, которые я до тех пор мог питать, 
тотчас испарились. Мне стало совершенно ясно, что это еще одна идеологическая 
инициатива, возникшая в недрах ЦК на Старой площади.

В апреле 1952 года Барзани, окруженный членами своей семьи и соплеменниками, 
обосновался в большом колхозе под Ташкентом. В Москве было решено, что курдам 
предоставят статус автономного района. Министерству госбезопасности 
предписывалось организовать для курдов военное обучение и оказывать содействие 
в установлении связей с зарубежными соотечественниками. Наши попытки внедрить в 
окружение Барзани своих людей и завербовать кого-либо из курдов были успешно 
блокированы их службой безопасности. Правда, Земскову, имевшему немалый опыт 
общения с курдами, удалось завербовать одного младшего офицера, учившегося в 
нашей военной академии, но после возвращения в Ташкент он вскоре бесследно 
исчез. Отыскать его мы так и не смогли и пришли к выводу, что его ликвидировали 
по приказу Барзани.

Благодаря курдскому вопросу я впервые познакомился с бюрократическими порядками 
в подготовке документов для Политбюро. Игнатьев приказал мне оставаться в 
кабинете Маньчхи, пока будет согласован документе нашими предложениями по 
курдской проблеме. Игнатьев всегда был неизменно вежлив и корректен, но когда я 
сказал, что у меня в московской гостинице назначена встреча с Барзани, он резко 
отчитал меня за непонимание политической важности вопроса и приказал мне 
отменить встречу: прежде всего нам необходимо как можно скорее получить решение 
Политбюро по курдскому вопросу. Вместе со мной и Маньчхой Игнатьев побывал у 
Молотова и Вышинского, чтобы получить их визы на проект решения. Кстати, тогда 
впервые Молотов и Вышинский казались мне постаревшими, безвольными и крайне 
усталыми. Однако у них хватило настойчивости вычеркивать из проекта документа 
один и тот же пункт, в котором содержалось поручение Министерству иностранных 
дел провести переговоры и консультации по курдской проблеме. Они также 
настаивали на том, что этот вопрос должен быть рассмотрен в Политбюро по 
представлению Министерства госбезопасности, а не как совместное предложение 
Министерства иностранных дел и нашего. Когда мы вышли в сопровождении офицера 
охраны, в портфеле которого был проект документа, я предложил Маньчхе поехать 
ко мне на Лубянку и там напечатать окончательный текст документа, приняв во 
внимание комментарии Молотова и Вышинского. Игнатьев согласился.

И тут началось совсем непонятное для меня. Мы представили окончательный текст 
решения Игнатьеву, и он одобрил его. Но для министра было не менее важным 
сопроводительное письмо – пояснительная записка к тексту решения, 
рассылавшемуся членам Политбюро. Игнатьев трижды заставлял менять порядок в 
списке членов Политбюро, которым должен был поступить наш документ. Он даже 
спросил Маньчху, должна ли рассылка соответствовать алфавитному порядку или 
сначала перечислить членов комиссии Политбюро по внешней политике. В этом 
случае Хрущев должен был идти в списке перед Булганиным. А как быть с Берией? 
Должен ли он быть впереди Маленкова? Эти нюансы, о которых я не имел ни 
малейшего понятия, просто ошарашили меня. Зато Маньчха оказался настоящим 
экспертом по части составления сопроводительных писем и давал соответствующие 
советы Игнатьеву. Машинистки недоумевали, зачем перепечатывать документ, в 
котором все оставалось прежним, кроме порядка перечисления членов ЦК и 
правительства.

Весной 1953 года со мной произошел курьезный случай, нарушивший правила 
конспирации. Барзани посещал лекции в военной академии, в которой занимался и я.
 Однажды он увидел меня там в форме генерал-лейтенанта. Хитро подмигнув мне, он 
через своего переводчика, молодого лейтенанта, сказал:

– Рад иметь дело с представителем советского правительства в столь высоком 
воинском звании.

Я, со своей стороны, в ответ пожелал ему успехов в освоении военных дисциплин.

В последний раз я случайно встретил Барзани накануне своего ареста на улице 
Горького. Я был в штатском. Он заметил меня и хотел, по-видимому, подойти, но 
мне эта встреча при моем положении была ни к чему, и я предпочел сделать вид, 
что не увидел его, и поскорее затерялся в толпе.

Барзани был достаточно умен, чтобы понять: будущее курдов зависит от того, как 
удастся сыграть на противоречиях между сверхдержавами, имеющими свои интересы 
на Ближнем Востоке. Бросая ретроспективный взгляд, видишь, что сверхдержавы 
вовсе не стремились к справедливому решению курдской проблемы. Судьбу 
Курдистана с точки зрения его интересов никогда не рассматривали в Кремле, как, 
впрочем, и в Лондоне, и Вашингтоне. И Запад, и нас интересовало одно – доступ к 
месторождениям нефти в странах Ближнего Востока, как ни цинично это выглядит. 
Суслов, которому позднее поручили заниматься курдским вопросом, обещал Барзани 
всестороннюю поддержку в борьбе за автономию только ради того, чтобы с помощью 
курдов свергнуть Нури Сайда в Ираке. Американцы, со своей стороны, также 
обещали Барзани поддержку, чтобы с его помощью свергнуть проанглийское