вербовочного обязательства о сотрудничестве с VIIV в 1930 году, тем не менее 
был на нашем денежном содержании до 1940 года. По этому поводу, насколько я 
помню, было даже специальное решение правительства СССР. Пятс был репрессирован,
 но судьба его хранила. Он долго жил в России и умер уже после смерти Сталина. 
Бесспорно, человеком он был морально сломленным и всю оставшуюся жизнь провел в 
одной из психиатрических больниц.

Тот факт, что верхушка Прибалтийских государств тайно сотрудничала с Советским 
Союзом, наносил сильнейший удар по попыткам англичан после 1940 года создать 
авторитетное прибалтийское правительство в эмиграции. Немцы вообще отказались 
от этой идеи, а англичане так и не смогли что-либо сделать. Потому что 
эмигрантские политические центры, хотя и опирались на запасы латышского и 
эстонского золота в английских банках, тем не менее должного авторитета в 
политических кругах не имели.

Кроме того, в Прибалтике произошел раскол националистического движения. Часть 
его ориентировалась на гитлеровцев, другая — на англичан. Таким образом они не 
могли прийти к политическому согласию и единству.

Хочу отметить особую роль министра иностранных дел до 1940 года Латвии В. 
Мунтерса и военного министра Латвии Я. Балодиса. Это были крупные и яркие 
политические фигуры.

Летом 1940 года на даче в Майори, где находился Меркулов, прибывший туда в 
качестве уполномоченного правительства и НКВД в связи с вступлением 
Прибалтийских стран в состав СССР, состоялся ряд доверительных бесед как с 
Мунтерсом, так и с Балодисом. Мунтерс лелеял мечту руководить латвийским 
государством в составе СССР. Именно я с ним вел эти беседы. На первых порах мы 
сдержали слово, поскольку было не ясно, как развернутся события с выборами в 
Латвии, насколько удастся полностью овладеть ситуацией. Позже Мунтерс был 
отправлен преподавателем в Воронежский университет, где заведовал кафедрой 
иностранных языков. Арестовали его перед войной или сразу после нападения 
немцев. Мунтерс содержался под арестом, но был осужден только в апреле 1952 
года особым совещанием при МГБ и приговорен к 25 годам лишения свободы. 
Освободили его после смерти Сталина.

Мунтерс был нашей козырной картой. Мы не исключали того, что нам придется 
вернуться к переговорам с Германией и с Англией по вопросу о статусе 
Прибалтийских стран. При этом на Мунтерса делалась определенная ставка.

Я выезжал к Мунтерсу, когда он преподавал в Воронеже, и представлялся ему не 
работником НКВД, а помощником Молотова. Содержание наших бесед сводилось к тому,
 что Советское правительство видит в нем крупного государственного деятеля в 
отставке и, предоставляя возможность заниматься педагогической работой, держит 
его в резерве для внешнеполитических инициатив. Эта игра с ним продолжалась в 
течение всей войны, хотя он и находился под арестом. Будучи во Владимире на 
поселении, он выступал в центральных газетах, в частности в «Известиях», на 
предмет примирения с латышской эмиграцией, придерживался твердой позиции 
сотрудничества с нами.

Балодису было присвоено звание генерала Красной Армии. Он выступал за военное 
сотрудничество с Советским Союзом и был настроен против айсаргов — 
военизированных фашистских организаций, созданных в свое время Улманисом, 
лидером латышского Крестьянского союза. Между тем у айсаргов была мощная 
разветвленная организация. Около 40 тысяч человек объединялись примерно в 21 
полк самообороны. Фактически они и составили основу карательных воинских 
формирований, созданных позже гитлеровцами на оккупированной территории Латвии. 
Почти все они вступили в немецкий легион СС.

Именно Балодису принадлежит заслуга в разоружении в 1940 году отрядов айсаргов. 
Он открыто выступил против политики Улманиса, не скрывая, что стоит за 
сближение с СССР. Судя по полученной нами оперативной информации, конфликт по 
этому вопросу был крупным. Улманис, подозревая Балодиса в сотрудничестве с 
советской военной разведкой, под видом отпуска по болезни отстранил его от 
обязанностей военного министра. Он отдал приказ о вооружении отрядов айсаргов и 
приведении их в полную боевую готовность весной 1940 года. Все это делалось с 
учетом того, что немцы поощряли латышских националистов в их противодействии 
Советскому Союзу. При этом они объясняли, что не могут открыто оказывать помощь,
 но главной задачей для националистов они считают необходимость войти в новую 
структуру власти в СССР, установить компромисс с русскими, что даст возможность 
влиять на решение важных политических и жизненных вопросов Латвии.

Прибалтийскую карту пытались разыграть англичане. Министр иностранных дел 
Великобритании А. Иден, посетивший Советский Союз после разгрома немцев под 
Москвой, в беседе со Сталиным заявил, что англичане не признают факт 
присоединения Прибалтийских стран к СССР. Но после того как мы втянулись в 
войну с Гитлером, взяли на себя всю ее основную тяжесть и когда англичане и 
американцы стали нуждаться в нас как союзниках, для советского руководства все 
вопросы, связанные с компромиссным урегулированием особого статуса Прибалтики в 
составе СССР, отпали.