Бенеш сообщал и об интенсивном давлении немцев на Польшу, требующих не 
допустить присутствия на их территории чехословацких формирований и выдать им 
наиболее видных из перебравшихся в Польшу чешских военных. Бенеш отметил, что в 
случае ожидаемых им событий он даст сигнал к развертыванию движения 
сопротивления в Чехословакии.

Другое сообщение Уманского было адресовано только Сталину, Молотову и Берии. В 
нем ставился поднятый Бенешем вопрос о советском содействии в формировании 
чехословацкого легиона на территории Польши, о новых формах сотрудничества 
советской и чешской разведок в рамках московского соглашения 1935 года. 
Уманский информировал, что Бенешем даны указания прибывшему в Лондон полковнику 
Моравцу, руководившему чешской агентурой, установить рабочие связи с 
представителем советской военной разведки в Лондоне.

Вся эта информация опровергает безответственные утверждения о том, что 
советско-германское соглашение о ненападении было экспромтом Сталина и Молотова.


Впоследствии полковник Моравец поддерживал связь с нашим послом в Лондоне 
Майским, военным атташе, а позднее и резидентом НКВД. Бенеш во время встреч с 
Майским обсуждал планы участия Чехословакии в создании Восточного и Западного 
фронтов против Германии в случае ожидаемого начала войны.

Надо сказать, что американские и английские правящие круги отдавали себе отчет 
о двойной роли Бенеша. Например, Черчилль после возвращения Бенеша из США в 
Англию напрямую спросил его, пришел ли он к нему в качестве самостоятельного 
политического деятеля или как агент Сталина: «Что, Сталину удобнее 
разговаривать со мной не напрямую, а через Бенеша?» Практически через Бенеша 
был установлен не прямой, но очень важный канал связи с английскими и 
американскими правящими кругами. Это совершенно не исследованный, но 
достоверный факт в истории нашей разведки и дипломатии.

Благодаря Бенешу впервые нам стало ясно и другое: идти на заключение соглашения 
с английскими и французскими правящими кругами в условиях разногласий между 
ними по поводу сближения с Советским Союзом и о возвращении к идее коллективной 
безопасности в Европе, бесперспективно. Такая ситуация подстегивала наше 
руководство к поиску эффективного политического решения. И, разумеется, в 
поисках его никто не был озабочен соображениями абстрактной морали. Для нас, 
что необходимо подчеркнуть, никогда не означали какой-либо общей 
заинтересованности в мировой революции. Мы четко представляли, что победа 
мировой революции может быть осуществлена только на основе укрепления 
материального могущества Советского Союза. И ради этой цели, ради укрепления 
нашей страны перед нами не стояло вопроса о том, кого использовать.

Почему узел вокруг отношений с Уманским приобретает очень важное значение в 
период первого этапа зондажных переговоров с немцами в начале лета 1939 года? 
Дело в том, что Уманский имел постоянную тесную связь с министром финансов США 
Генри Моргентау, правой рукой президента США Рузвельта. А одним из главных 
консультантов Моргентау был помощник министра, член негласного аппарата 
компартии США Гари Декстер Уайт, он же «Кассир» в нашей переписке. Под 
прикрытием урегулирования с советским послом вопросов задолженности, признания 
царских долгов Моргентау и Уайт зачастую в неформальной обстановке передавали 
советской стороне исключительно ценную внешнеполитическую информацию об 
отношении правящих кругов США к развязыванию войны в Европе и японской агрессии 
на Дальнем Востоке.

Любопытна и роль Рузвельта в этом неформальном неофициальном диалоге. Он был 
предельно откровенен с Бенешем, не скрывал от него своей двойственной позиции, 
что не собирается использовать имеющиеся у него рычаги воздействия на англичан 
и французов. Например, он откровенно говорил о своей заинтересованности в 
успехе наших переговоров с англичанами и французами, употребляя в то же время 
крепкие выражения в их адрес за непоследовательность. Иными словами, мы 
получали через Бенеша и Уманского четкую информацию помимо той, которая шла из 
Англии о нежелании правящих кругов Англии и Франции договариваться с нами об 
отпоре фашистской агрессии. Таким образом, зная об этой двойной игре стран 
Запада, советской дипломатии ничего не оставалось, как вести одновременно 
переговоры и с англо-французской и германской сторонами.

Мы имели также проверенную информацию о двойственной, а точнее, антисоветской 
позиции Польши, стремившейся спровоцировать военное столкновение Германии и 
Советского Союза.

На потепление отношений с Германией заметно повлиял один эпизод, связанный с 
освобождением из испанского плена группы моряков из экипажа нашего корабля 
«Комсомолец», потопленного немцами, или фалангистами, и капитана другого 
корабля — «Цюрупы». В это активно была вовлечена разведка НКВД. Мы обратились к 
немцам с просьбой посодействовать в освобождении моряков, в чем они нам не 
отказали.