В-третьих, мы похоронили надежды Гитлера на молниеносную победу; в ходе войны 
произошел поворот в нашу пользу; борьба предстояла долгая и изнурительная, в 
перспективе проигрышная для противника. 

В-четвертых, положение нашей страны оставалось пока тяжелым: враг захватил 
сотни городов, тысячи сел, под пятой оккупантов оказались многие экономически 
важные районы - Прибалтика, Белоруссия, большая часть Украины и Донбасса; 
немецкими войсками занят Крым, блокирован Ленинград, осажден Севастополь; 
потенциальные возможности противника для ведения войны еще очень велики. 

В-пятых, наши возможности тоже далеко не исчерпаны. Наоборот, с каждым месяцем 
они увеличивались: эвакуированная на восток промышленность прочно становилась 
на ноги, в глубине страны успешно накапливались многочисленные резервы, в тылу 
врага все шире разворачивалось партизанское движение. 

В-шестых, войска наши получили закалку и некоторый боевой опыт, стали 
действовать организованней и уверенней; налаживалось надежное управление ими. 

В-седьмых, отдалилась угроза войны на два фронта. Разгром немцев под Москвой 
охладил пыл японских милитаристов. 

События этого полугодия, особенно битва под Москвой, еще раз наглядно показали, 
сколь огромна организующая и вдохновляющая сила Коммунистической партии, как 
умеет она в критические моменты поднимать весь народ на защиту Отечества. 

Велик был и международный резонанс подмосковной нашей победы. Она перечеркнула 
все расчеты гитлеровцев на изоляцию СССР. 1 января 1942 года 25 государств 
подписали с нами декларацию о сотрудничестве в войне против фашистской Германии.
 

А изменилось ли что в самом Генеральном штабе? Да, конечно. Еще в декабре 
вернулся второй эшелон. На месте его прежней работы остался лишь запасный узел 
связи с минимальным числом операторов. 

Многие опытные генштабисты получили назначения в войска. Начальники отделов В. 
В. Курасов, П. Н. Кокорев, а затем и М. Н. Шарохин пошли начальниками штабов 
фронтов и армии. Нас - молодежь - ставили вместо них. Меня, в частности, 
назначили начальником Ближневосточного отдела. 

В работе Оперативного управления и Генштаба в целом установился более четкий 
ритм. Б. М. Шапошников и А. М. Василевский получили возможность сосредоточиться 
на крупных вопросах, глубже анализировать обстановку. Ежедневно один-два раза 
они ездили с докладами в Ставку. Все остальное с успехом выполнялось в отделах. 
В частности, наш отдел нес основное бремя забот, связанных с пребыванием 
советских войск в Иране. 

Бремя это было отнюдь не легким. В Иране одно время находились три наши армии: 
53-я Отдельная Среднеазиатская, 47-я и 44-я. Ввели мы их туда по предложению 
англичан в конце августа 1941 года на основании договора, заключенного между 
Ираном и Советской Россией в 1921 году. Договором предусматривалась возможность 
такой акции в случае возникновения опасности использования иранской территории 
каким-то другим государством в ущерб интересам СССР. Гитлер же, как известно, 
делал серьезную ставку на Иран, намереваясь ударить оттуда по советскому 
Закавказью, а в дальнейшем воспользоваться Ираном как своего рода трамплином 
для прыжка немецких дивизий с Балкан на Индию. Тут уж затрагивались интересы 
нашего союзника Великобритании, и она тоже ввела войска в южные районы Ирана. 
Это прибавило хлопот Генштабу: потребовалась увязка многих вопросов с 
Наркоматом иностранных дел. 

За обстановкой в Иране пристально следил Верховный Главнокомандующий, и на мне 
лежала обязанность систематически докладывать о ней Б. М. Шапошникову. Борис 
Михайлович был обаятельным человеком и к таким, как я, молодым тогда 
полковникам относился с истинно отеческой теплотой. Если что получалось у нас 
не так, он не бранился, даже не повышал голоса, а лишь спрашивал с укоризной: 

- Что же это вы, голубчик? 

От такого вопроса мы готовы были провалиться сквозь землю, ошибки свои 
запоминали надолго и уже никогда не повторяли их. 

Как-то я был вызван к Шапошникову далеко за полночь. Борис Михайлович сидел за 
столом в белой рубашке, с подтяжками на плечах. Китель висел на стуле. 

- Садитесь, голубчик,- пригласил он совсем по-домашнему. Мы относительно быстро 
покончили с делами, но начальник Генерального штаба не спешил отпускать меня. 
Настроение у него было в тот раз особенно хорошим, и, просматривая карту, он 
стал вдруг вспоминать, как сам служил когда-то в Средней Азии. Борис Михайлович 
на память знал особенности здешних операционных направлений, отлично помнил 
местность. Я тоже наизусть знал театр. Получилась увлекательная беседа.