который занимался такого рода уточнениями. В дальнейшем при освобождении 
Польши на него же возложили наблюдение за тем, чтобы в приказах отбитые у 
противника города назывались бы и по-польски и по-немецки. 

Первоначально все без исключения части и соединения, упомянутые в 
благодарственном приказе, получали почетное наименование в зависимости от того 
города, который ими освобожден. Появились дивизии Воронежские, Курские, 
Харьковские. Но чем дальше развивалось наше наступление, тем больше 
освобождалось городов. И сам собой встал вопрос - как же поступать с теми 
частями и соединениями, на долю которых выпало освобождать по три-четыре города 
и более. Не присваивать же им по четыре почетных наименования? От Верховного и 
на сей счет последовали четкие указания: почетное наименование может быть 
только сдвоенным, скажем 291-я Воронежско-Киевская штурмовая авиационная 
дивизия. К многократно отличившимся войскам стали применяться и иные меры 
поощрения: их либо награждали орденами, либо представляли к гвардейскому званию.
 

С Верховным мы имели принципиальную договоренность буквально по всем деталям 
благодарственного приказа. И все-таки из-за спешки при подготовке текста 
оплошности иногда случались. Помню, в частности, такой случай. Однажды во время 
нашего доклада в Ставке позвонил Конев и сообщил прямо Сталину об освобождении 
какого-то крупного населенного пункта. Было уже около 22 часов, но Верховный 
Главнокомандующий распорядился дать салют в тот же день. На все приготовления у 
нас оставалось не более часа. Я тут же написал "шапку" приказа. Она была 
утверждена. После этого из соседней комнаты, где стояли телефоны, позвонил 
сначала Грызлову о немедленной передаче мне нумерации войск и фамилий 
командиров, затем на радио Пузину - о предстоящей передаче приказа и, наконец, 
коменданту города - о салюте. "Шапку" занес машинисткам и сел монтировать 
остальную часть приказа, пользуясь своей рабочей картой и имевшимся у меня 
списком командиров. Примерно через полчаса мы с Грызловым сверили наши данные. 
Я опять пошел в машбюро, продиктовал недостававшую часть текста, отослал приказ 
на радио и, вернувшись в кабинет Верховного, доложил, что все готово, в 23 часа 
салют будет. 

- Послушаем,- сказал Сталин и включил неказистый круглый динамик на своем 
письменном столе. 

По радио приказ всегда читался с таким расчетом, чтобы не более чем через 
минуту по окончании чтения грохотал салют. Так было и на этот раз. Своим 
торжественным, неповторимым голосом Ю. Б. Левитан начал: 

- Командующему 1-м Украинским фронтом! Войска 1-го Украинского фронта в 
результате... 

В этот миг Сталин вдруг закричал: 

- Почему Левитан пропустил фамилию Конева? Дайте мне текст! В тексте фамилия 
Конева отсутствовала. И виноват в этом был я: когда готовил "шапку", заголовок 
написал сокращенно-"Ком. 1 УФ", упустив, что имею дело не с генштабовскими 
машинистками. У нас, в Генеральном штабе, они сами развертывали заголовки. 
Сталин страшно рассердился. 

- Почему пропустили фамилию командующего? - спросил он, в упор разглядывая меня.
- Что это за безыменный приказ?.. Что у вас на плечах? 

Я промолчал. 

- Остановить передачу и прочитать все заново! - приказал Верховный. 

Я бросился к телефону. Предупредил КП не давать залпов по окончании чтения 
приказа. Потом позвонил на радиостудию, где Левитан уже кончил читать, и 
попросил, чтобы он повторил все сначала, но обязательно назвал бы фамилию 
Конева. 

Левитан почти без паузы стал читать приказ вторично, а я опять позвонил на КП и 
распорядился, чтобы давали теперь салют, как полагается. Все это происходило на 
глазах у Верховного Главнокомандующего. Он, казалось, следил за каждым моим 
движением и, когда мне удалось наконец исправить свою ошибку, сердито бросил: 

- Можете идти. 

Я собрал карты со стола, вышел и стал ждать А. И. Антонова. 

- Плохо дело,- сказал Алексей Иннокентьевич, выйдя из кабинета. 

Так как до меня сменилось уже пять начальников Оперативного управления, я знал, 
чем это пахнет. По правде говоря, чувство было двоякое: с одной стороны, я был 
опечален, а с другой - обрадован. Отстранение от должности дало бы возможность 
уйти на фронт. Этого хотели многие из нас, поскольку служба в Генеральном штабе 
требовала тогда невероятного и притом постоянного нервного напряжения. Да и