что вон там, на балконе рейхстага, у огромного глазастого окна стоит человек с 
продолговато-сухим лицом и щеточкой усов под самым носом. Прибой голосов как бы 
на миг откатился, затих, чтобы снова хлынуть шумной волной, но в этот миг 
безумный женский голос опередил: 

- Хайль Гитлер! Хочу фюрера! 

Ожидаемая волна приветствий не подкатилась, точно уступила этому женскому 
похотливому голосу. Обыватели неожиданным своим молчанием как бы хотели 
доставить фюреру удовольствие, чтобы он услышал это, никого не смутившее, 
желание немки. И, будто соперничая с ней, другие берлинки стали наперебой 
кричать: 

- Хайль Гитлер! Хочу ребенка от фюрера! Хайль Гитлер! 

Эрих фон Крамер, офицер по особо важным поручениям у фюрера, только что 
получивший чин полковника, стоял сейчас возле колонны, держа под руку фрау 
Гертруду. Она склонила белокурую голову на плечо мужа и громко прошептала: 

- Я тоже хочу... фюрера... 

- Это же неприлично, Гертруда! - всполошился Эрих. 

Гертруда бросила на него злой взгляд. На лице ее вмиг проступило еще больше 
веснушек. 

- В чем ты находишь неприличие? В чем? - настойчиво повторила она. Как будто не 
знаешь, обожать нашего фюрера - долг каждого немца. 

Эрих огляделся вокруг и, боясь нечаянно быть подслушанным агентом гестапо, 
смолчал. А глаза Гертруды были непроницаемы. Она ждала ответа. И, не желая 
обидеть ее, Эрих улыбнулся, принужденно кивнул. "В конце концов это только 
выражение преданности фюреру. Ей же не удастся исполнить желание", - подумал 
Крамер. 

А женщины продолжали выкрикивать свое, пока их голоса не заглушили поплывшие 
над площадью мощные звуки оркестра. 

Мимо Крамера, слегка задев его плечом, прошел генерал-полковник Гудериан. 
Близко знающие друг друга, они обменялись взглядами и после общепринятых 
приветствий разговорились. 

- Так где же теперь судьба нас сведет? Куда направим колеса? спросил Гудериан, 
для которого хоть малейший намек приближенного фюрера был верным прогнозом. 

- Не терпится, дорогой Гейнц? - в свою очередь спросил, улыбаясь, Крамер. 

- На военных мирное стояние действует разлагающе. 

- Мы это учитываем. Да-да, учитываем... - отвечал полковник Крамер 
неопределенно. 

Простившись кивком головы, Гудериан направился к стоянке автомобилей, сел в 
свою бронированную машину, в которой он колесил не только по полям войны, но и 
демонстративно приехал с фронта в Берлин, как бы давая понять, что броня, танки,
 за которые он так ратовал, восторжествовали. 

По дороге к дому он опять мысленно возвращался во Францию, откуда не так давно 
приехал. Там он жил на широкую ногу. Вначале он занимал номер в отеле 
"Ланкастер", потом переехал в шикарный особняк, что неподалеку от тенистого и 
задумчивого Булонского леса. Все было к услугам генерала: вино, музыка, 
податливые француженки... Только не устраивало его перемирие. Он был твердо 
убежден, что после поражения Франции немцы могли бы навязать ей другой, более 
жесткий режим. Надо было полностью разоружить французов, создать такой 
оккупационный режим в стране, чтобы они и дохнуть не могли, отобрать у них все, 
вплоть до военного флота и колоний. И уж коль Рубикон перешагнули, необходимо 
поставить на колени и Великобританию, а не топтаться у берега Ла-Манша и ждать 
у моря погоды. Если не удалось разделаться с Англией дипломатическим путем, 
следовало бы немедленно навалиться на нее всей военной мощью. "Да, только так. 
Недорубленный лес вырастает", - гневно сказал сам себе Гудериан. 

Он повернул голову и посмотрел в оконце. Над аккуратно подстриженными липами, 
тянущимися сбоку улицы, неслись обагренные закатным солнцем дымные разрывы 
облаков. Похоже, невидимые пушки выбрасывали ржавый дым из раскаленных стволов. 


"Пока не остыли стволы, надо продолжать войну", - подумал Гудериан, чувствуя, 
что и в ставке что-то замышляют. Недаром штаб его танковой группы срочно 
перебрасывают в Варшаву. Видимо, на очереди Россия. Подумав об этом, Гудериан 
вспомнил, что, будучи во Франции, он осматривал музей Наполеона в Мальмезо.