Бывая по долгу службы на закрытых совещаниях, полковник Демин не раз слышал 
заверения высокопоставленных людей, и в их числе самого наркома обороны 
Тимошенко, о том, что война в скором времени не начнется, что германские 
фашисты увязли в борьбе с Великобританией. Значит, весь расчет подготовки 
отпора врагу относится на более позднее время, поэтому сосредоточение части сил 
Красной Армии ближе к западной границе, начатое в мае, проходит медленно. 
Уверяют также, что война не будет внезапной, что она будет объявлена либо 
начнется ограниченными силами, и пока неприятель развернется, мы успеем 
подтянуть к театру военных действий главные силы. 

"Но, может, они правы", - подумал Демин. А сердце не соглашалось, подсказывало 
другое, и полковник спрашивал себя: "А скопление германских войск, обложивших 
нашу западную границу? Это как понять?" 

И Демину вдруг пришла на ум дерзкая мысль написать лично Сталину. Все как есть, 
ничего не утаивая перед своей совестью. Но в этот момент он почувствовал, как 
будто чья-то невидимая рука взяла его и остановила; он вздрогнул, оглянулся - 
никого, кроме него, в кабинете не было. И все-таки, вопреки воле и убеждениям, 
писать отказался. Знал: люди не с его положением писали, предостерегая о 
близости войны, но Сталин отмел все доводы, считая их провокационными... 

Из штаба Демин ушел раздосадованный и мучимый тяжкими сомнениями. 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 

Перекипал в летнем зное, медленно свертывался долгий день. Солнце, пока 
забиралось на самую вершину неба и плавилось в зените, как будто уставало, но к 
вечеру, раскидав лучистые крылья на всхолмленном горизонте, не спешило укрыться.
 Потом как-то сразу наступила укромная недолгая ночь. 

Первые звезды загорались еще засветло. Это были крупные, калено-горячие звезды, 
следом высыпали помельче - иссиня-яркие и туманные и наконец совсем крохотные, 
как рассыпанное на току просо. Звезды опускались совсем низко, будто норовя 
узнать, что делается там, на земле. 

Ночное небо, и без того дегтярно-черное, пеленалось темными облаками, но звезды 
пробивались сквозь наволочь и отчаянно светили. 

С вечера Алексей Костров и Бусыгин, выделенные для патрульной службы, начали 
обход лагеря. Окрестные тропы, по которым они шли, рано притихли. Ничто не 
нарушало безмолвия леса, только ветер невнятно и робко шептался с листьями 
осинника да изредка взбалмошно, точно спросонья, вскрикивали на верхушках сосен 
птицы. И снова лес кутался в дремотной тиши. 

Час-другой ходили молча, и Бусыгину это наскучило. 

- Чего ты последнее время кислый, будто лимон во рту держишь? спросил он 
насмешливо. 

Алексей хмуро покосился на Бусыгина. 

- Брось! Все нутро твое насквозь, как стеклышко, вижу. А я так скажу, - Бусыгин 
поддернул ружейный ремень на плече, - если она не дура и дорожит честью мужа, 
то на сердце запрет наложит. Ну а которая способна свихнуться, то я тебе по 
чистой совести скажу, хоть и не семейный, и опыт у меня в этом деле мизерный... 
Такую жену ничто не удержит. Отпускай ее с поводка... 

Алексей не прочь был согласиться с ним, но, как убежденный семьянин, досадливо 
поморщился: 

- При таких твоих мыслях можно и жену потерять, и самому блудным стать. 

- Не пойму тебя, Алексей! - безнадежно махнул рукой Бусыгин. 

Костров отвернулся и долго смотрел в темноту. Лезли в голову недобрые мысли. То 
ему казалось, что Наталья действительно занята по горло работой, потому и пишет 
нечасто, сухо, то вдруг жалил себя воображением, что вот сейчас, в эту ночь, 
она сидит с кем-то другим... "Нет, нет! Этого не может быть!" - успокаивал себя 
Алексей, отгоняя напрасное волнение, и уж совсем утешливо произнес: 

- Ничего, вернусь из армии, а там посмотрим, какая она, жизнь, будет. 

Из дивизионного клуба, когда они проходили мимо палаток, донеслась музыка. 
Густые и протяжные звуки духового оркестра волновали тишину укромного леса, 
плыли над землей и замирали где-то в болотной низине. Спокойно-величавая 
мелодия вальса так настраивала, что Бусыгин даже притопнул ногой и сказал: 

- Смотри-ка, а ведь и вправду пируют... 

Не боясь быть увиденными в темноте. Костров и Бусыгин подошли совсем близко,