что совсем недавно фюрер соблаговолил позвать его, Эриха Крамера, к себе в 
имперскую канцелярию и велел продолжать разведывать русские пограничные войска? 
"Прощупайте, что делают большевики, не собираются ли они напасть на нас?" - 
доверительно просил фюрер. 

Крамера так и подмывало поделиться столь важным делом с Гудерианом, удерживало 
только одно: задание тайное, исходит от самого фюрера, значит, надо молчать. Но 
Гудериан ждет. И будет невежливо оставить его участливый вопрос без ответа. 
Крамер подумал, что у него в доме серьезно занемогла собака, породистая, умная 
овчарка, и, зная, что генерал-полковник страстный охотник, поймет, разделит с 
ним горе, проговорил с сожалением: 

- Нет, она уже не может выжить. Ей так плохо, бедняжке... 

- Кому? - невольно остановившись, Гудериан взглянул испуганно. 

Крамер помедлил, будто желая этим вызвать у генерала еще большее сочувствие. 

- Несчастье у меня в доме, - проговорил Крамер и отвернулся, глядя 
отсутствующими глазами на куце обрубленные грабы, сползающие по горному склону 
вниз. 

- Что случилось, Эрих? - нетерпеливо потребовал Гудериан. 

- Собака у меня тяжело заболела... - скрипучим голосом сознался Крамер. 

- Ха-ха! Пустое дело, - отмахнулся Гудериан. - Стоит ли из-за какой-то 
дворняжки печалиться. 

- В том и дело - редких кровей. Помесь овчарки с волком. А вы знаете, что это 
такое? Вы бы только посмотрели на лапы!.. 

Упоминание о породистой собаке вызвало в душе Гудериана тоску по охоте. Когда 
он последний раз бродил по лесам? Давно. Уже забыл. Ах, да, самая памятная и 
добычливая охота была у него во время польского похода 1939 года. Германские 
войска были уже за Вислой, и, несмотря на отчаянное сопротивление польских 
жолнежей, он, Гудериан, поселился в чудесном дворце графов Дона-Финкенштейн. И 
не утерпел, решил поохотиться. Правда, леса были столь же заманчивы, как и 
беспокойны, могла наскочить польская кавалерия, и на всякий случай генерал 
выставил усиленное круговое оцепление. 

В разгар охоты егери нагнали на него крупного оленя. Гудериан выждал, пока 
олень чуть ли не наскочил на него грудью, и одним выстрелом свалил. Жертвой 
оказалась самка. Она лежала, закатив немигающие глаза, и от нее пахло парным 
молоком и кровью... 

- А может, выживет овчарка? - спросил Гудериан. 

- Вряд ли. Вчера был врач, сказал - не сегодня-завтра кончится... 

- Жалко, жалко, - вздохнул Гудериан. - И потомство не оставила? 

- Есть. Два щенка. Если желаете, могу предложить вам одного. 

- Спасибо, мой дорогой Эрих, к четвероногим я питаю самое близкое расположение. 
Почту за честь! - оживился Гудериан и заметил, что, если овчарку действительно 
постигнет тяжкая участь, надо будет похоронить ее по всем правилам, и изъявил 
желание вместе пойти на кладбище. 

Они расстались, сев в свои машины. 

А на другой день траурный кортеж - шесть машин, одна за другой впритык - 
медленно двигался к Берлинеррингу. На передней, на постаменте, увитом черным 
крепом и венками, стоял цинковый гробик. Во всю длину полутораметрового гробика 
были аккуратно выведены слова: "Верному другу от нас". 

Когда последние окраинные строения кончились, кортеж совсем замедлил движение и 
начал сворачивать влево, на заросшую поределым кустарником пустошь. 

При въезде на кладбище машины остановились. Из кирпичной конторки вышел 
могильщик. Глаза у него были заспанные, он то и дело отдувался, сердито топыря 
обмяклые щеки. Отворилась калитка. Цинковый гробик осторожно подняли на руки. 
Гудериан шел сзади. На левой руке он нес толстого, подрагивающего щенка с серой 
шерстью и зеленовато-огнистыми глазами. 

Служащий похоронного бюро взял паспорт собаки, записал ее родословную, кличку, 
год, месяц рождения и кончины. На вопрос гробовщика, от чего умер пес, домашние 
Крамера в один голос ответили, что овчарка подавилась костью. Только после того,
 как были сделаны записи в большой и нещадно потрепанной книге, гробик отнесли 
к могиле.