ал. Солдат этот, что просил булку, готов был провалиться сквозь 
землю... Ну, пришлось мне порядок наводить. Выдворяю всех из магазина, закрываю 
снаружи найденным на стойке замком, велю всем подальше отойти, а сам сижу 
наруже, на каменной приступке, вроде караульного. Ждать-пождать. Идет наш 
булочник, да не один, а с каким-то мужчиной в шляпе и с тросточкой. Учителем 
оказался, знающим русский язык. Я ему атак вежливо, дипломатично поясняю, что 
армию-то нашу кормят сытно, да один солдат, мол, по свежей булочке затосковал. 
Ох и расхохотался тут учитель! "Булка, говорит, по-вашему чистый белый хлеб, а 
по-нашему, по-болгарски, это означает девушка, молодая, красивая. Тут 
рассмеялся и булочник, и меня аж до слез проняло... 

Мимолетная усмешка тронула и лицо Кострова. А Горюнов не прекращал развлекать и 
себя и других своими забавными наблюдениями: 

- Вы небось видели, как болгары показывают дорогу, когда свернуть надобно. 
Ежели ехать прямо, болгарин качает головой, направо-налево в знак согласия, а 
ежели "нет", то есть свернуть, то кивает сверху вниз... Каверзы, да и только! 

- Жесты вроде нашенские, только понимай все наоборот, - поддакнул Костров. 

- Удивительные это люди, болгару, - тянул свое Горюнов. 

- Каждый народ по-своему интересен и удивителен, - заметил Костров. Вот ты 
общаешься с болгарами... Поведал нам, как ты говоришь, каверзы. А не подумал, 
почему они при встрече кажутся вроде бы хмуроватыми, даже как-то замкнутыми? 

Горюнов морщился, стараясь как можно яснее изложить свою мысль: 

- Виновность перед нами чуют. В душе небось сожалеют, что были втянуты в 
гитлеровскую колесницу войны. 

- Может быть, - согласился Костров. - Но болгар нужно понять, заглянуть им в 
душу, тогда многое станет яснее... Ведь ни один болгарский солдат, как бы этого 
ни хотели царь и его регенты, не был направлен на советский фронт. 

- Почему? 

- Узнать надо, покопаться в их истории. 

Возможности для этого представились. Располагаясь в болгарских селениях в 
предместьях Софии (вся армия Шмелева после ясско-кишиневского побоища и 
балканского похода была выведена на длительный отдых), командование и 
политработники охотно посылали солдат на экскурсии. Узнав, что намечена поездка 
на Шипку, старшина Горюнов разыскал майора Кострова тот работал уже в штабе 
армии - и сообщил ему, слегка приврав, что ребята из батальона приглашают лично 
его совершить эту поездку. 

- И Верочку берите с собой, - настаивал Горюнов. - Чего вы зарылись в закутке и 
глаз не кажете. Еще намилуетесь! Обижаются ребята... 

Костров и вправду почувствовал угрызения совести: в последнее время, когда 
стали на отдых вблизи Софии, отошел от солдат, редко с ними видится и еще реже 
разговаривает. 

Утром они выехали на двух огромных крытых "доджах". В кузове сидела Верочка. 
Она беспрерывно заглядывала в оконце кабины, то и Дело оборачивалась, что-то 
пыталась объяснить Алексею, показывая пальцами. Ехали часа четыре, если не 
больше, по ровному накатанному шоссе, потом машины с напряженным ревом начали 
въезжать на гору и остановились на покрытом мшистой травою и кустарником плато. 


Все соскочили с машин, и оказалось, что до вершины горы еще не одна верста. Шли 
пешком. В складках гор лежали облака - белые и взбитые, как пуховые подушки, 
отметила Верочка, и это сравнение всем понравилось. 

Поднялись на самую вершину. Ветрище тут - на ногах едва держишься, того и гляди,
 сшибет. Волосы на голове у Верочки метались, она то и дело придерживала их 
ладонью. 

Тут, на гребне вершины, вздымался выше облаков в знойное небо памятник. 
Вздымался громоздкой, тяжелой пирамидой. 

- Мы находимся на Шипкинском перевале, - начал объяснять экскурсовод, молодой 
парень с бледным, испитым лицом и в роговых очках. - Это свят