папаши Черви. 

- Значит, дом папаши Черви окружен и там идет бой? Так? - стараясь унять 
волнение, переспросил Бусыгин, и, приказав Лючии поднимать партизан, сам сел на 
мотоцикл и велел Мирко гнать к дому Черви. Уже отъехав, он спохватился, что 
взял с собой автомат лишь с одним заряженным диском. "Ладно, Хватит и этих 
патронов", - подумал он лихорадочно. 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 

Зябко, иглистая стужа. Ветер то запахивает, будто рваной полой, мчащихся на 
мотоцикле партизан, то бьет в лица. 

...Крадутся, крадутся черные люди в черных плащах. Какая невидаль гонит их 
волчьими тропами, нераспаханными, заброшенными в войну залежами. Злоба, 
бессилие, страх или жажда человеческой крови?.. Все извечные пороки не чужды 
убийцам, все творят, кроме добра. Ждать милосердия от недруга равносильно тому, 
что молить убийцу о пощаде. Да впрочем, обладатели черных плащей со свастикой 
на рукавах не затем и шли ненастной ночью, чтобы кого-то щадить. 

Объект их военного нападения - обыкновенный крестьянский дом. Дом итальянца 
папаши Черви. Их вел сюда один из тех, кто принадлежит к самой гнусной породе 
людей на земле - провокатор, тот, кто коварно прикинулся партизаном и еще днем 
раньше прикуривал от одной папиросы у Альдо. Двойник был всесведущим, знал, что 
семьи братьев Черви, как ветви одного дерева, жмутся друг к другу. В эту ночь 
25 ноября спал под одной кровлей с родными и Альдо. Обрубить ветви - значит 
дать засохнуть и дереву - так задумали и чернорубашечники. 

Колючий, со снегом дождь не перестает. Вышли к дому, обложили двери и окна. 
Лязгают затворы... И сами пришельцы - зуб на зуб не попадает замерзли. В 
отчаянии клянут все на свете, ждут не дождутся сигнала. 

Выстрел будоражит ночь... 

Этот мерзкий выстрел будит папашу Черви. Встревоженный, он поднимает всех на 
ноги. 

- Черви, сдавайтесь! - слышатся снаружи голоса, и еще, как в насмешку: - Побег 
не удастся, ноги коротки! 

- Ноги у нас быстрые, но Черви* никуда не побегут! - гудит папаша Альчиде, и 
невольный смешок прокатывается от брата к брату. Смеется и комиссар Альдо. 
Заслышав стрельбу по дому, он берет в руки автомат и говорит: 

- Через порог нашего дома фашисты не пройдут! 

Старая, вскормившая семерых сыновей мать Дженовеффа стоит в дверях спальни в 
исподней длинной рубашке и сама кажется длинной; в руке у нее ночник, и тень 
движется по стеклам громадно, как древний латник. 

_______________ 

* Ч е р в и - олени (итал.). 

Мать осеняет крестным знамением сыновей и шепчет: 

- Возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот 
и обратно... и убивайте... Возложите каждый свой меч... И убивайте... Аминь! 

Она скорбно замолкает, что-то в уме еще сотворяя. 

Рядом стоит папаша Альчиде. Он неподвижен, как изваяние, лишь причитает: 

- Какая бы судьба ни ожидала моих сыновей, я знаю одно: они жили справедливо, 
давали кров беженцам, помогали пленным, обиженным и оскорбленным, кормили 
голодных, одевали нагих... Мои дети ни в чем не повинны ни перед богом, ни 
перед людьми. Но если поднимется чья рука и они будут убиты, то их кровь падет 
на головы убийц. 

Причитая, папаша Альчиде отводит подальше от проема окон внучат и невесток, сам 
же берет карабин в руки. 

- Куда тебе, отец, ты плохо видишь, - останавливает один из сыновей. 

- Враги видны всюду, - отвечает он. 

Голоса снаружи улюлюкают, грозятся. И стрельба учащается, слышится звон 
разбитого стекла. Под самым окном мелькнули призрачные фигуры людей их хорошо 
разглядел Альдо и дал очередь из автомата. Это, похоже, взбесило нападающих, 
для которых сопротивление дома папаши Черви показалось неслыханной дерзостью.