, не то, что со мной, 
исполняющим обязанности. Жаль, что к его возвращению с курсов мы столько ему 
бед преподнесли.
      В столовой собрался весь летный состав, только из нашей эскадрильи 
пилотов было маловато. Увидев меня, Соколов подошел и, улыбаясь, поздоровался.
      – Ты что, не рад моему прибытию в полк? Что такой расстроенный? – спросил 
он.
      – Вот ваше прибытие только одна радость и есть среди кучи неприятностей.
      – Что случилось?
      – Рассказывать долго. Сегодня день сплошных неудач в эскадрилье. В общем, 
черная пятница, Кратко обрисовал события сегодняшнего дня, сказал и об отрыве 
от группы Фигичева.
      – Не переживай. На войне всякое бывает. Звено найдется, а винты самолетов 
не сложно отремонтировать. Завтра будет на чем воевать.
      Мимо стола проходил командир третьей эскадрильи Степан Назаров. 
Остановился, тепло поздоровался с Соколовым. Потом кивнул на стол и с усмешкой 
сказал:
      – Ситуация! Два командира одной эскадрильи спокойно «заправляются», а 
летчики, бедолаги, сидят гдето у своих поломанных самолетов.
      – Слушай, Степан! Прекрати подначку! – опередив меня, оборвал его Соколов.

      – Да я же пошутил…
      – Война – не комедия! Вот место Семенова. А он сегодня погиб в бою, – 
добавил я.
      – Прошу извинить меня. О Семенове я ничего не знал.
      Вскоре Назаров отошел. Мы разговорились с Соколовым.
      – Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! – раздались голоса Дьяченко 
и Лукашевича. – Поздравляем вас с окончанием курсов и возвращением в полк!
      – Здравствуйте! Рад вас видеть! Садитесь за стол, – подружески предложил 
Соколов. – С курсов я сбежал. Все воюют, а мы там методику организации летной 
работы изучаем.
      – Панкратов тоже вернулся? – поинтересовался я.
      – Нет. Его оставили инструктором летной подготовки курсов.
      – Жаль! Он сейчас так нужен здесь. Здоровый парень и отличный летчик, – с 
сожалением произнес я.
      В тот момент я и не мог предвидеть, что через несколько дней и второй мой 
близкий Друг, Панкратов, разобьется на УТ1, сорвавшись в штопор при посадке.
      Потом я обратился к Дьяченко:
      – Ты меня чуть заикой не сделал. Я кричал тебе, чтобы ты прыгал. Чуть не 
надорвал голос. Что с тобой произошло?
      – Сплошной ужас. Когда мы сбили по бомберу, я увидел, вы снова пошли в 
атаку. Ну и я за вами. Только прицелился, как слышу взрывы в хвосте моего 
«мига». Нырнул со снижением влево и вижу, как Лукашевич прошил кабину 
атаковавшего меня «мессера». Беру ручку управления на себя, а она болтается 
впустую, как собачий хвост. Решил прыгать, а фонарь не открывается. Земля все 
ближе. Ну, думаю, Леня, пришел тебе конец! В последний раз поцелуемся с землей 
и – поминай как звали! Но тут и вспомнил о триммере руля глубины. Перевел его 
на себя. «Миг» вышел из пикирования над самой землей. Сижу и не пойму – над 
Молдавией я или на том свете. Никак не решу – плакать мне или смеяться.
      – Ну, а как ты сумел сесть с перебитым управлением? – спросил внимательно 
слушавший Дьяченко Соколов. – Почему не покинул самолет?
      – Жалко стало. Какой же я истребитель без самолета? Триммером подвел 
«мига» на посадку и приземлился. Только жаль – из винта сделал рога.
      Вот так, в шутливой форме и закончил свой рассказ Дьяченко. А ведь ему 
потребовались недюжинная воля, мужество, умение, чтобы в такой сложной 
обстановке приземлить боевую машину. Это и есть героизм.
      – А ты надоумил меня своим рассказом о фонаре, – сказал я. – Сдвижная 
часть его имеет каркас из стальных трубок. Вчера в бою мне ее сорвало, и 
сегодня я летал без нее. А это, думаю, сказалось на девиации компаса. Вот 
почему, повидимому, при перелете в Маяки компас увел нас вправо, – высказал я 
предположение об отклонении от маршрута при перелете.
      – Это возможно. Завтра утром прокручу ваш самолет и устраню девиацию, – 
подтвердил мою догадку штурман полка Пал Палыч Крюков.
      – Это мелочь. А успеем ли до утра заменить винты на трех самолетах… Что 
еще нам преподнесет Фигичев? – с горечью высказался я. – Сегодня в честь вашего 
возвращения наломали дров…
      – Не надо переживать. Техники отремонтируют машины быстро, – успокоил 
меня Соколов. – Ну, что же, пойдемте на отдых.
      С командиром эскадрильи мы направились в общежитие. Я попросил у Соколова 
разрешения испытать фонарь кабины. Меня серьезно беспокоил случай с Дьяченко. 
Соколов одобрил мое предложение:
      – Хорошо! Ты завтра продолжай руководить эскадрильей, а я ознакомлюсь с 
ее делами.
      Чувствуя, что сейчас не смогу спокойно уснуть, решил зайти на командный 
пункт и узнать о судьбе звена Фигичева. Запросы ближайших аэродромов не дали 
положительных результатов. Долго не мог заснуть, а как только задремал – подъем.

      С утра А. Соколов заслушал мой доклад о состоянии дел в подразделении, о 
боевой деятельности с начала войны, о причинах гибели летного и технического 
состава. После этого он побеседовал с каждым летчиком, инженером подразделения. 
А я, используя свободное время, выполнил полет с целью проверить фонарь 
самолета. Испытание подтвердило опасения Дьяченко. Я доложил об этом, и мы с 
Соколовым пошли к командиру полка.
      – После вчерашнего случая с Дьяченко Покрышкин попробовал открыть фонарь 
в полете. На скорости более четырехсот километров фонарь с большим трудом 
сдвигается за спинку сиденья и ставится на замки. Около пятисот километров и 
более летчик не в состоянии его сдвинуть с переднего положения,
      – сообщил кома