ль.
      Через несколько минут «мессершмитты» развернулись и ушли в южном 
направлении. Я еще некоторое время маневрировал, осматривал окружающее 
пространство. Не видя ни чужих, ни наших, спикировал до земли и направился в 
Сынжерею.
      Посадка выдалась трудной. Мой истребитель чуть было не выкатился за край 
взлетнопосадочной полосы, где стоял поврежденный самолет. По номеру на борту 
определил, что это скапотировал попавший в окопчик «миг» Селиверстова. «Этого 
еще не хватало для нашей эскадрильи, – подумал с горечью. – Семенов погиб, 
Селиверстов скапотировал. Плохое начало боевого дня».
      Однако на земле узнал, что это еще не все. При уходе нашей группы после 
штурмовки преследовавшие их «мессершмитты» подбили ведомого у Виктора Петровича 
Иванова. Младший лейтенант Овсянкин произвел вынужденную посадку с убранными 
шасси на поле. Инженер эскадрильи Копылов, видя, как огорчился я от этого 
известия, завершил:
      – Не расстраивайтесь изза этих поломок. К утру отремонтируем. Самолеты 
будут в строю.
      Конечно, больше всего мы переживали гибель Семенова. В памяти я снова 
восстановил всю картину его атаки. Теперь у меня не было сомнений, что главной 
причиной катастрофы было плохое знание им особенностей эксплуатации «мига». Это 
проявилось у Семенова в бою в районе Унгены, где он дал форсаж мотору, 
предварительно не облегчив винт. А сейчас вел атаку на малой скорости и пытался 
резко уйти от столкновения с горящим «хеншелем». Война не отвела нам времени 
для переучивания на новую технику!
      Память вернула меня еще к первым дням войны. Подобную ошибку в 
пилотировании «мига» совершил на глазах у всех летчиков инспектор полка по 
технике пилотирования Федор Курилов. Его группа подходила к аэродрому после 
выполнения боевой задачи. Один из летчиков нарушил порядок посадки. Федор 
Курилов, с набором высоты отвернул самолет в сторону. И «миг» моментально 
перевернулся в штопор. Двести метров высоты не могли спасти даже такого 
опытного летчика.
      Как ни тяжело было, горевать не время. Надо выполнять боевые задания. 
Снова пошли на штурмовку противника, подошедшего уже вплотную к Бельцам. Целей 
много. Быстро израсходовали боезапас.
      После посадки группы ко мне поспешно подошли комиссар эскадрильи Барышев 
и инженер Копылов. Вижу тревогу в их глазах.
      – Что случилось? Почему так быстро вернулись? – спрашивают.
      – Скоро вообще на маршрут времени тратить не будем. Сразу же после взлета 
– на штурмовку! Через пару дней противник захватит Бельцы. Все, готовьтесь к 
перебазированию в Маяки, – пояснил я.
      – А когда будем уходить отсюда? – спросил комиссар Барышев.
      – Иванов сейчас на командном пункте выясняет этот вопрос у Осипенко. Хотя 
приказы диктует противник. Вы без указаний не уходите отсюда, не то попадете 
под трибунал. Спокойно надо готовить к отъезду технику, людей. Не оставлять ни 
одного патрона и ни одного литра горючего! Что не сможете взять
      – все сжечь и взорвать. В том числе и наш командный пункт.
      Технический состав еще не успел заправить все самолеты горючим и 
боеприпасами, как услышали гул, а потом и увидели группу немецких 
бомбардировщиков. Вскочив в кабины, запустили моторы. Вылетели со мной Дьяченко 
и Лукашевич, Остальные самолеты еще не были готовы к взлету.
      Я думал, что противник нацелился на наш аэродром, но бомбардировщики 
держали курс на Кишинев. Мы устремились на перехват.
      С ходу наша тройка атаковала группу из семи Ю88. Я и Дьяченко сразу же 
сбили два бомбардировщика. «Юнкерсы», сбросив в поле бомбы, стали круто 
разворачиваться. Но наше звено повторно пошло в атаку. Только я собрался 
открыть огонь по Ю88, как справа от моего самолета прошла трасса пуль и 
снарядов. Ушел со снижением. Тут же увидел, как надо мной проскочил Ме109. 
Дьяченко, нацелившись на бомбардировщика, не успел уйти изпод удара внезапно 
появившейся четверки «мессершмиттов». На его самолете перебили тягу управления 
рулями глубины. Хорошо, что подоспел на помощь Лукашевич. Очередью по мотору он 
сбил «мессера» и спас боевого товарища. Но положение Дьяченко было, прямо 
скажем, катастрофическим. Я видел, как его «миг» перешел в пикирование, а 
Дьяченко все не выпрыгивал из кабины. Земля приближалась, парашютиста не было. 
«Прыгай! Дьяченко, прыгай!» – кричал я, хотя и знал, что он меня не услышит.
      Дьяченко в этих сложнейших условиях не потерял самообладания, действовал 
триммером руля глубины. Уже у самой земли его самолет резко вышел из 
пикирования и медленно развернулся в направлении аэродрома Маяки. Лукашевич 
догнал его и сопровождал, готовый, если потребуется, отразить истребители 
противника: мы знали их повадку добивать подраненный самолет.
      Пока происходили эти события, бомбардировщики, а за ними и тройка Ме109 
развернулись и пошли на запад. Хорошо, что «мессеры» не продолжили бой, ибо 
обстановка для нас была явно неблагоприятной.
      Вечером выяснилось, почему Дьяченко не мог покинуть самолет. Не хватило у 
него сил отбросить назад сдвижную часть фонаря кабины. А ведь какой был 
здоровяк. Однако с помощью триммера сумел вывести самолет из пикирования. Все 
закончилось лишь повреждением винта самолета, если не считать перебитой 
снарядом тяги управления рулями глубины.
      Этот случай вскрыл конструктивный дефект фонаря кабины. Оказалось, что на 
скоростях более четырехсот километров в час кабину невозможно откры