сто человек, взятых в плен в рукопашном бою, пришлось и на долю наших техников 
и механиков.
      Когда всё кончилось и подразделение смогло приступить к нормальной лётной 
работе, я невольно вспомнил свой первый бой на земле в Запорожской степи, когда 
мне, раненому, с подбитой машиной, вместе с пехотинцами пришлось пробивать 
плотное кольцо вражеского окружения. Нас тогда было очень мало, но мы пробились 
к своим. Сейчас, три года спустя, крупные силы немцев не смогли пробить нашего, 
в сущности очень слабого, заслона, и при первом же нажиме с нашей стороны стали 
пачками сдаваться в плен. Такова была внешняя сторона этих двух боёв. 
Внутреннее же их единство заключалось в том, что и в Запорожской степи, и здесь,
 неподалёку от Берлина, наш советский воин много раз превосходил врага своей 
стойкостью, своим высоким моральным духом. И если этот моральный дух советского 
человека был силён в те грозные дни наших временных отходов и отступлений, то 
теперь, в дни штурма Берлина, он стал гораздо сильнее, питаясь сознанием 
близкой, окончательной победы над врагом.
      Позднее, когда всё было подсчитано и зафиксировано, на долю нас, 
лётчиковгвардейцев, помогавших сухопутным войскам в разгроме окружённой 
немецкой группировки, командующий отнёс солидные цифры. Бомбардируя и штурмуя 
немцев, наши лётчики уничтожили больше тридцати немецких танков и самоходок, 
почти двести автомашин и транспортёров и около восьми тысяч солдат. Это, 
разумеется, было хорошим добавлением к сбитым в ходе войны самолётам противника,
 которых на боевом счету части насчитывалось больше тысячи. И счёт этот 
продолжал возрастать.
      Красивую победу над горящим, окутанным дымами боя Берлином, одержал 
весёлый, никогда не унывающий лётчик Слава Берёзкин. В одной из прошлых 
операций Берёзкину немного не повезло. В ожесточённой схватке с немецкими 
самолётами он протаранил «раму». От удара его машина загорелась. Раненый лётчик 
выбросился из неё на парашюте. После госпиталя, хотя его и хотели назначить в 
другой полк, Берёзкин явился в нашу часть:
      – Прибыл для прохождения дальнейшей службы…
      И свою дальнейшую боевую службу под нашим гвардейским знаменем он провёл 
отлично. В тот день, о котором идёт речь, Берёзкин в качестве ведомого пошёл на 
Берлин. Задача – охранять небо над нашими войсками, штурмовавшими южные 
кварталы вражеской столицы. Случилось так, что с главного авиационного 
командного пункта воздушному патрулю приказали снизиться на малую высоту и 
произвести нужную в интересах боя разведку. Для прикрытия командир патруля 
оставил в верхнем ярусе один самолёт Берёзкина.
      И вот, как часто это бывало, появляются немцы. Их много. Конечно, они 
сразу набрасываются на одиночный советский самолёт. Начинается неравный бой.
      Обеспокоенный авианаводчик советует Берёзкину:
      – Вырывайся вниз, уходи к своим…
      Да неужели советский истребительгвардеец спасует перед врагом? Да ещё 
над Берлином! Нет! Берёзкин получил воспитание в гвардейской части, целиком 
воспринял все её боевые традиции, хорошо перенял боевое мастерство её ветеранов.
 Он резким манёвром вырывается изпод огня немцев, атакует одного из них сам и 
немедленно ныряет в облако. Крутясь в последнем штопоре, один вражеский 
истребитель падает рядом с главным авиационным командным пунктом. Авианаводчики 
уже по радио вернули с разведки воздушный патруль. Форсируя моторы, он спешит 
на высоту, к очагу боя. Но Берёзкин опять атакует. Сбив с толку немцев уходом в 
облако, он неожиданно вываливается из него и соколиной атакой сверху сваливает 
ещё один немецкий самолёт. Опять манёвр в облако. Опять атака. Словом, пока 
подоспел воздушный патруль, отважный лётчик снял с берлинского неба трёх 
немецких пилотов. В тот же день на аэродроме Берёзкину был вручён боевой орден.
      Сражение за Берлин подходило к концу. Уже над рейхстагом водружено знамя 
Победы. Но немцы, засевшие в тоннелях метро и в центральных кварталах города, 
ещё яростно сопротивлялись. Это было сопротивление обречённых.
      Охраняя водружённое над поверженной фашистской столицей знамя Победы, мы 
барражировали в берлинском небе. Какой это радостный был полёт! Берлин лежал 
под крыльями наших истребителей притихший, ещё дымящийся.
      Всюду, в окнах, на чердаках, на крышах зданий – белые флаги, знак 
капитуляции. На улицах длинные, нескончаемые, зеленоватосерые колонны пленных 
немецких солдат.
      Ещё под оголёнными и сломанными артиллерийским огнём деревьями Тиргартена 
стоят немецкие самолёты связи. Они остались без пилотов, так же как и сам 
Гитлер остался без своего шефпилота, генерала авиации, захваченного нашими 
солдатами в плен. Слева – центральный берлинский аэродром – Темпельгоф, С 
воздуха видны наши советские лётчики. Они группами проходят мимо гор разбитой 
немецкой техники, исковерканных и разломанных самолётов всех немецких марок, 
мимо последних остатков поверженного нами гитлеровского воздушного флота.
      Гарь догоравших пожарищ Берлина проникала в кабины наших самолётов. Но 
всё равно дышалось свободно и легко.
      Мы долго барражировали над городом, беспримерный штурм которого ещё 
больше вознёс воинскую славу советских пехотинцев, артиллеристов, лётчиков, 
сапёров, танкистов, моряков, солдат и матросов, сержантов и старшин, офицеров, 
генералов и адмиралов всех родов войск доблестных советских Вооружённых Сил.
      Ещё и ещё разворачивая свои машины в скоростном пилотаже, мы 
патрулировали над Берлином, охраняя завоёванную Победу, охраняя здесь, во 
вражеском небе, честь и независимость нашей Родины.
      Так началась последняя неделя войны. Мы перелетели на новый аэродромный 
узел и вместе с танкистами добили в Карпатах уклонившихся было от капитуляции