И в самом деле, увидев командующего, фронтовики подтягивались, бодрились: рядом 
с ними неутомимый командарм! 

Днепр. Эта одна из крупнейших рек в Европе представляла собой основу 
стратегического оборонительного рубежа - так называемого Восточного вала. 
Гитлер, как нам стало позднее известно, клятвенно заверил сборище нацистов в 
Берлине, что скорее Днепр потечет вспять, нежели русские преодолеют его. 

Мы знали, что битва здесь будет тяжелой, что наиболее сильное сопротивление 
врага следует ожидать на киевском направлении, особо важном в политическом, 
оперативном и стратегическом отношении. Вот почему командующий и Военный совет 
40-й армии принимали все меры к тому, чтобы движение наших войск к Днепру 
проходило в быстром темпе, чтобы не дать возможности неприятелю организованно 
занять оборону. 

Подъехав к голове полка, двигавшегося по шоссе, К. С. Москаленко спросил 
пехотинцев: 

- Ну как, друзья, есть ли порох в пороховницах, крепка ли сила солдатская? 

Один из бойцов в тон командующему задорно ответил: 

- Нам не впервой вот так шагать. Уж если у солдата ноги да поясница 
поразомнутся, тогда только версты считай! 

Когда затих смех, вызванный шуткой, боец вскинул на командующего глаза и уже 
серьезным тоном произнес: 

- Откровенно говоря, притомились мы. Но отдыхать некогда, особенно мне. За 
Днепром, под Киевом, семья ждет меня. - Солдат нахмурился и невесело, словно 
сам с собой рассуждая, добавил: - А может, никого и не застану в живых. Фашист 
вовсю лютует... 

- Вот поэтому мы должны спешить, чтобы и вашу семью спасти, и тысячи других 
людей из тяжкого плена вызволить, - заключил командующий. 

Из-за реки Удай, к которой мы подъезжали, все явственнее доносилась перестрелка.
 Это наш передовой отряд, ворвавшийся в Пирятин, довершал бой, подавляя 
последние очаги сопротивления. 

Из пыльной завесы, клубившейся над степью, внезапно появились тридцатьчетверки 
и, обгоняя пехоту, устремились к Днепру. В сражение вступала 3-я гвардейская 
танковая армия, переданная из резерва Ставки Верховного Главнокомандования в 
состав Воронежского фронта. 

Въезжая в Пирятин, мы повстречали командующего танковой армией 
генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко. С удивительной для его полноты подвижностью 
Павел Семенович соскочил с машины и с шумными, радостными возгласами крепко, 
по-товарищески обнял меня. Мы были с ним давними друзьями. В 1929-1930 годах 
Рыбалко командовал кавалерийским полком, а я в той части был секретарем 
партийного бюро. Я тогда не раз благодарил судьбу за то, что во главе полка 
стоял перешедший на командную работу боевой комиссар гражданской войны. Павел 
Семенович помогал мне дружескими советами, делился богатым опытом боевой и 
политической работы в Первой Конной армии. Жили мы дружно, трудились слаженно. 
Почти одновременно пошли на учебу. Затем беспокойная армейская жизнь надолго 
разлучила нас. 

Перед Великой Отечественной войной мы снова повстречались. Я служил тогда во 
Львове заместителем командира 2-го кавалерийского корпуса по политической части.
 Признаюсь, немало удивился, увидев великого оптимиста Рыбалко сумрачным и 
озабоченным. Но тому были свои причины... 

После окончания академии Павел Семенович находился на военно-дипломатической 
работе в сопредельных с нами государствах, а также в Китае. Затем его перевели 
в Москву. 

С ответственными поручениями он прибыл и в наш край, в приграничные районы 
Украины. 

- Что там в столице говорят о фашистской Германии? - спросил я Рыбалко. - Слухи 
ходят всякие, порой тревожные... 

- Да, слухи ходят всякие, - медленно повторил Павел Семенович. Он задумчиво 
потер подбородок и многозначительно произнес: - Гляди, Константин Васильевич, в 
оба, будь начеку. На переднем крае, можно сказать, находишься, на боевом 
направлении. 

Затем мой собеседник доверительно сообщил, что железнодорожный транспорт у 
немцев работает по графику военного времени, что к нашим границам