Заграждения резко повысят устойчивость обороны. Если же отобьем прежнюю позицию,
 начнем минировать там. А нынешние позиции станут второй линией.

Выслушав все соображения, И. Е. Петров сказал:

– План одобряю и утверждаю. К минированию приступать без промедления. – И, 
обернувшись к Галицкому, спросил: – Ваши дальнейшие действия?

– С вашего разрешения, – ответил Иван Павлович, весьма удовлетворенный всем 
ходом этого совещания, – мы прямо отсюда отправимся на инструктаж дивизионных 
инженеров и командиров саперных батальонов, которые ожидают нас в деревне 
Кадыковка. Оттуда я с Кедринским поеду в третий и четвертый сектора, а 
полковник Леошеня с подполковником Грабарчуком – в первый и второй.

– Желаю успеха! – заключил командарм, пожимая нам руки.

…Иван Ефимович был собеседником приятным и интересным. А широта его инженерных 
познаний казалась просто удивительной для общевойскового командира. Он 
прекрасно знал и отечественную и немецкую инженерную технику, был весьма 
эрудирован в вопросах фортификации. Сперва я просто не мог себе представить, 
когда и как успел он все это изучить. Узнав, что я возглавляю кафедру 
военно-инженерного дела в Военной академии имени М. В. Фрунзе, Иван Ефимович 
рассказал, как, будучи начальником пехотного училища в Ташкенте, он по 
совместительству читал курс истории военного искусства в местном вечернем 
отделении нашей академии. В связи с этим ему приходилось усиленно заниматься 
самообразованием. Так и приобреталась та военная энциклопедичностъ, которая 
сначала была несколько неожиданной для нас в командующем Приморской армией…

Заграждения первой очереди были уже установлены, а работа над основным планом 
близилась к концу, когда мы понесли тяжелую потерю. 16 января Гавриил Павлович 
Кедринский – на этот раз один – отправился в расположение Чапаевской дивизии, и 
через два часа стало известно, что он смертельно ранен разрывом мины. 
Доставленный в госпиталь в Инкерманской долине (в оборудовании этого подземного 
госпиталя Гавриил Павлович принимал действенное участие), он вскоре скончался.

Полковник Кедринский был подлинным героем севастопольской обороны. Отдать 
последний долг своему соратнику прибыл командарм Петров».


Эта потеря была одной из многих в те дни. Однажды из 25-й Чапаевской дивизии 
вместе с боевыми донесениями сообщили: тяжело ранена пулеметчица Нина Онилова.

Первым об Ониловой написал московский журналист, корреспондент ТАСС А. Хамадан. 
Он познакомился с Петровым в дни боев за Одессу, где они по-настоящему 
подружились. Хамадан, будучи больным человеком, «белобилетником», не подлежащим 
призыву в армию, пользуясь корреспондентскими возможностями, приехал не только 
в огненную Одессу, но и в Севастополь. Он написал одну из первых книг о 
героических защитниках города под названием «Севастопольцы», она вышла в 1942 
году с предисловием генерала Петрова.

Трагически сложилась судьба А. Хамадана. В последний день обороны ему по 
приказу Петрова был дан пропуск для посадки на самолет, но он уступил свое 
место одному из раненых. В занятом фашистами городе Хамадан попал в лагерь, вел 
там подпольную работу среди пленных, за что был казнен гитлеровцами в мае 1943 
года.

О последних днях жизни Нины Ониловой я рассказываю по запискам Хамадана, не 
ставлю эти строки в кавычки лишь потому, что они дополнены некоторыми деталями.

Узнав о ранении героической пулеметчицы, Петров позвонил в медсанбат, спросил:

– В каком состоянии Онилова?

– В очень тяжелом, отправили в госпиталь, может быть, там помогут, у них больше 
возможностей.

Петров позвонил в госпиталь. Профессор Кофман грустно ответил:

– Все возможное сделали. Больше ничем помочь не можем. Она продержится 
несколько часов.

Петров коротко бросил Крылову:

– Съезжу в госпиталь.

В подземной пещере тускло горят электрические лампочки, душно, пахнет 
лекарствами и сырым камнем.

Онилова лежит бледная, с закрытыми глазами, кажется мертвой. Петров внимательно 
посмотрел на профессора. Тот тихо сказал: