у Ставки не было. Кроме того, были еще и объективные трудности, не зависевшие 
от Ставки. Генерал С. М. Штеменко уже в конце жизни, еще раз вспоминая эти 
критические для нас месяцы, писал:



«Нужно сказать, что союзники обещали Советскому правительству открыть в 1942 
году второй фронт… Однако чем дальше, тем становилось виднее, что никакого 
второго фронта пока не будет. Следовательно, Советской стране опять приходилось 
думать о единоборстве с фашистской Германией. Такое положение меняло дело. 
Стала видна решающая роль наших резервов, которые были израсходованы в зимних 
операциях. Предстояло подготовить новые общевойсковые, танковые, авиационные 
соединения и армии. Для этого предпринимались большие организационные усилия».


От себя напомню для полноты картины: для вооружения этих резервов нужны были 
танки, пушки, автоматы, боеприпасы и другое снаряжение, а западные наши области 
с их развитой промышленностью были уже оккупированы врагом. Предприятия, 
которые удалось эвакуировать, находились еще в пути, в эшелонах или только 
разворачивались на новых местах. Стратегические запасы вооружения и 
продовольствия в большинстве находились тоже в западных районах, ведь в случае 
войны наши военачальники намеревались бить врага на его территории. Эти запасы 
в спешке быстротечных боев были частично розданы воинским частям, партизанам 
или уничтожены, но многое досталось и противнику.

Генерал Штеменко сказал, что союзники не выполняли принятые на себя 
обязательства. Теперь стали известны документы, уличающие наших союзников в том,
 что они вели нечестную, двойную, а на простом языке это называется 
предательскую, политику по отношению к нашей стране. Приведу очень короткое 
тому подтверждение.

Америка и Англия в этот очень критический момент в войне думали о своих 
корыстных целях. Они уже не были уверены в нашей победе. Президент Рузвельт, 
посылая в Москву своего представителя Уилки, откровенно сказал:



«Может случиться так, что вы попадете в Каир как раз в момент его падения, а в 
России, вы тоже можете оказаться в момент ее крушения».


Рузвельт имел в виду возможное овладение Роммелём Каиром, а в Советской стране 
– возможное овладение гитлеровскими войсками районом Баку.

В августе 1942 года, в период напряженнейших боев в предгорьях Кавказа, в 
Москву прилетел Черчилль. Он пишет в воспоминаниях об этих днях:



«Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, 
которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое 
вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. 
Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были 
литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он 
показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя 
строка каждого из них звучала: „Не будет второго фронта в 1942 году“. Это было 
все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс».


Как же не только оскорбительно, но и издевательски выглядят стишки Уэйвелла, о 
которых пишет в своем дневнике Черчилль! А он ведь не какой-нибудь простой 
шутник, он генерал, отлично понимающий и ситуацию и положение Советского Союза, 
по поводу которого он так зло шутит.

Союзники не выполняли обещаний, которые подписали в соответствующих договорах.

Именно в те августовские дни, когда бои начинались на последнем рубеже на пути 
к Баку – на рубеже реки Терек, где оборонялся генерал Петров со своей 44-й 
армией, – в Москве шли переговоры, и союзники прямо заявили, что второй фронт в 
1942 году открыт не будет.

А 30 сентября 1942 года, в самые напряженные дни боев на Кавказе, Черчилль 
писал Сталину о своем желании будто бы оказать помощь, но на самом деле строя 
далеко идущие планы. В этом строго секретном личном послании сообщалась 
информация:



«Немцы уже назначили адмирала, которому будут поручены военно-морские операции 
на Каспийском море. Они избрали Махачкалу в качестве своей главной