погубил много фашистов и техники. Об этом взрыве до сих пор еще подробно не 
рассказано. – Иван Ефимович добро посмотрел на меня. – Я всегда помнил, фронт – 
это не линия на карте, а живые люди, каждый со своими особенностями, мечтами и 
судьбой. Тебя, Володя, на войне смерть не коснулась, но погибших не забывай, 
пиши о наших замечательных солдатах и офицерах, они должны навсегда остаться 
живыми в памяти нашего народа.

Работая над этой книгой, я разыскал слова Толстого, о которых вспоминал Иван 
Ефимович. Любопытно, что запомнившееся Петрову суждение содержится не в 
художественных текстах, а в дневнике Льва Толстого, значит, Петров знакомился с 
творчеством великого писателя не только по широко известным произведениям, но 
читал и дневники его.

В тот день генерал Петров в разговоре со мной привел три примера героизма 
севастопольцев. Я понимаю – он мог бы назвать еще многие другие, но, поскольку 
он упомянул эти, я решил разыскать живые свидетельства именно о них.

Работая в Севастополе, собирая материалы, общаясь с людьми, я постоянно ощущал 
«быстрое обращение крови в жилах», которое, как сказал Лев Толстой, охватывает 
каждого ступившего на эту священную землю. И действительно, имел я дело с 
людьми необыкновенными, с подвигами – прекрасными.

11-й дзот находился на высоте западнее деревни Камышлы. Теперь от дзота 
осталось только основание – котлован, облицованный камнями. Рядом стоит белый 
обелиск, на который нанесены имена защитников этого дзота. Одно имя стерто – 
Григорий Доля оказался жив. Вот его я и разыскал. Мы с ним приехали на это 
место, и я стал расспрашивать Долю о бое, который тут шел, его товарищах. 
Сначала я попросил его обрисовать, как выглядел дзот.

– Дзот был деревянным, сложенным из бревен, с перекрытием, имел три амбразуры – 
левую, центральную и правую. В центральной стоял станковый пулемет, а через 
боковые амбразуры мы наблюдали и вели огонь из автоматов. Нас было семь 
матросов: командир дзота Сергей Раенко, Дмитрий Погорелов – пулеметчик, Алексей 
Калюжный – тоже пулеметчик, Володя Радченко, Василий Мудрик, Иван Четвертаков, 
ну и я.

– Вы единственный, кто знает не только их фамилии, но и видел их живыми. 
Расскажите, пожалуйста, как они выглядели, опишите их внешность.

– Сергей Раенко был среднего роста, волосы светлые, голубоглазый, веселый такой 
парень. Очень ему морская форма шла. Дмитрий Погорелов – плотный, здоровый. Он 
и до войны еще был связан с морем, строил корабли в Николаеве. Алексей Калюжный 
высокого роста. Он кировоградский, отец его и сейчас живет в Кировограде, а сам 
Алексей до войны работал трактористом в колхозе. Василий Мудрик был совсем 
молодой, тоже высокого роста, симпатичный паренек, украинец из Горловки. Иван 
Четвертаков оттуда же, с Украины, приветливый, открытый, душевный парень. 
Радченко – веселый, подвижный, неугомонный, очень энергичный. Глаза, помню, у 
него были голубые. Он шахтер по профессии. Мы очень сдружились в боях, полюбили 
друг друга, хотя, конечно, об этом не говорили. Называли друг друга братишка. 
«Братишка, сделай то! Братишка, помоги, пожалуйста!» Вот так мы в этом дзоте и 
жили одной семьей.

– А кто был ваш самый близкий друг?

– Самым близким был Дмитрий Погорелов. Он был старше меня на год. Мы с ним 
особенно сошлись, никуда друг без друга. Существовал у нас такой порядок: 
каждый по очереди на сутки назначался бачковым. Бачковой – это тот, кто должен 
был в эти сутки обеспечивать дзот водой. Дело в том, что здесь, на сопке, 
воды-то не было и надо было ходить вниз, к ручью. А идти вниз – это значит: и 
на засаду можно напороться, и обстреляют тебя. Поэтому нужно было прикрывать 
друг друга. И вот когда я был бачковым, то всегда со мной ходил Дмитрий 
Погорелов. И я знал, он прикроет меня так, как это нужно. И он меня ни разу не 
подвел. Так же, как и я его.

– Расскажите, пожалуйста, о том, как вы отбивали генеральное наступление 
фашистов семнадцатого декабря.

– Мы знали, нас предупредили, что оно должно начаться в эти дни. Все 
подготовили заранее: воду для пулеметов, для себя, продукты, НЗ пополнили. В 
общем, ждали. И вот началась артиллерийская и авиационная обработка. Били 
беспощадно. Я начал было считать, сколько снарядов поблизости от нас 
разорвалось. Насчитал четыреста пятьдесят разрывов самых близких и бросил. А 
вообще тут все гудело, и земля не успевала осыпаться вниз после того, как ее 
вскидывали разрывы вверх. Ну, мы вели наблюдение через амбразуры. Ждали, что 
вот-вот кинутся гитлеровцы. Так оно и случилось. Мы-то не очень их боялись, 
поэтому подпустили поближе, чтобы бить наверняка. И когда уже их было отчетливо 
видно, тут и чесанули из пулемета и автоматов. Они лезли отчаянно. И вот в то 
время, когда мы отбивали их с фронта, они где-то справа от нас просочились по 
кустам и подошли вплотную. Близко подошли, стали забрасывать нас гранатами. 
Выскочили из блиндажа Раенко, Мудрик, Калюжный и я. Из автоматов начали