Петрову о потерях в полках:

– У Матусевича убито трое, ранено двое, у Антипенко трое раненых.

Петров засомневался – уж очень сильным был артогонь и бомбежки врага, неужели 
так мало жертв? Он спросил:

– Так ли? Точно ли вы докладываете? Верны ли ваши сведения?

Командир дивизии помолчал и коротко ответил:

– Я бы не посмел вас обманывать, товарищ командующий.

Из других секторов тоже докладывали о незначительных потерях. Командующий для 
проверки этих докладов позвонил начальнику санитарной службы:

– Сколько поступило раненых в госпиталь? Оказалось, в течение 4 июня в этом 
сплошном вихре огня госпиталь принял всего 178 раненых. Это полностью 
подтверждало доклады командиров секторов. Так оправдала себя многомесячная 
работа защитников Севастополя. Была создана надежная траншейная система, она 
теперь оберегала от потерь даже при таком невиданном огневом шквале.

Самые большие разрешения противник произвел в незащищенном городе. Вот что 
пишет об этом Крылов:



«Единственное, что врагу перед штурмом вполне удалось, это разрушить город. 
Севастополя – такого, каким мы привыкли его видеть и представлять, каким он 
оставался после двух прошлых штурмов и семи месяцев осады, теперь не стало. Он 
превратился в руины. Особенно пострадали центральные улицы, обращенные к морю, 
самые красивые. Одни здания рухнули, на месте других стояли обгорелые каменные 
коробки»


.

Исходя из интенсивного огня, количества выпущенных снарядов и обрушившихся на 
участки бомб, генерал Петров делал вывод о том, где намечен главный удар 
противника. Он понял, что главный удар будет наноситься в направлении 
четвертого сектора, защищаемого дивизией Ласкина и бригадой Потапова, а 
вспомогательный удар – на юге вдоль Ялтинского шоссе. Учитывая это, Петров 
выехал на наблюдательный пункт – на направлении четвертого сектора.

Генерал был в предельном напряжении. Несколько дней не спадало это напряжение. 
Казалось уже, что от такой артиллерийско-авиационной обработки на передовых 
рубежах никто не уцелел. Командарм постоянно поддерживал связь с командирами 
соединений и все время уточнял: жива ли оборона, остался ли кто на передовых 
позициях?

Вот продолжение рассказа Ласкина:

– Около полудня шестого июня командарм вызвал на наблюдательный пункт армии 
командиров соединений третьего и четвертого секторов. Он посмотрел внимательно 
на каждого из нас и спросил: «Заметили ли вы, что часов с десяти сегодня 
противник ослабил свой огонь? Это Манштейн дает артиллеристам время на 
тщательную подготовку к ведению еще более мощного огня завтра. Имеющиеся в 
штабе армии разведывательные данные дают основание считать, что завтра 
противник начнет наступление. Авиационно-артиллерийскую подготовку, еще более 
мощную, он начнет с самого утра. Принято решение, – продолжал командарм, – 
провести артиллерийскую контрподготовку по основным группировкам войск 
противника, сосредоточившихся в исходных районах для наступления на северном и 
ялтинском направлениях. Многочисленную артиллерию и танки врага мы, конечно, 
вывести из строя не рассчитываем: у нас для этого нет средств и боеприпасов. 
Главная задача контрартподготовки – истребить как можно больше живой силы, 
изготовившейся для перехода в наступление, ослепить пункты наблюдения и 
нарушить управление войсками».

Далее Ласкин так размышляет о решении командарма Петрова:

– Определение начала огневой контрартподготовки – вопрос очень сложный. 
Военному человеку известно, что на войне фактор времени играет исключительно 
большую роль. Мы знали, что против нас нацелены более тысячи артиллерийских 
стволов, и если они ударят раньше нас хотя бы на пять – десять минут, то мы 
можем остаться и без артиллерии и поставить под опустошительный огонь врага все 
войска, расположенные на главной полосе обороны. Выгоднее всего было начать 
огневую контрартподготовку перед рассветом. Внезапный массированный огонь в это 
время сулил наибольший успех, мы могли нанести врагу большой урон, нарушить 
управление, а значит, и сорвать сроки открытия им огня. Перед вечером нам 
сообщили, что наша контрартподготовка начнется в два часа пятьдесят минут.