рейха. Я стараюсь только для Германии! Гитлер просто затрясся от ярости: — Как 
вы смеете говорить мне подобные вещи? Вы что думаете, что я веду войну не для 
Германии? Вся моя жизнь — в борьбе за интересы Германии. Желая избавить фюрера 
от продолжения этой неистовой ярости, Геринг взял Гудериана за рукав и увел в 
соседнюю комнату. Через некоторое время Гудериана снова вызвали к фюреру, и он, 
не видя никаких других выходов из создавшегося положения, опять стал настаивать 
на своем, требуя собрать все возможные резервы, и особенно из Прибалтики, для 
подготовки к обороне Берлина. Сцена ярости опять повторилась. Лучше я покажу ее 
в описании самого Гудериана: «Он стоял передо мной с поднятыми кулаками, а мой 
добрый начальник штаба Томале тащил меня за фалды мундира, боясь, что между 
нами начнется рукопашная схватка». Гитлер с доводами не согласился, а начальник 
генерального штаба после этого совещания, еще раз оценив создавшуюся обстановку 
и подсчитав все возможности, которые появятся после сбора сюда резервов с 
других направлений, пришел к выводу: «По моим расчетам, которые основывались на 
данных о противнике, добытых генералом Геленом, русские смогут ежедневно 
перебрасывать к Одеру до четырех дивизий. Значит, чтобы наступление имело 
вообще какой-нибудь смысл, его нужно провести с молниеносной быстротой, пока 
русские не подтянут крупные силы или пока они не разгадали наших намерений». На 
очередном совещании Гудериан с еще большей настойчивостью стал доказывать 
Гитлеру необходимость проведения именно такой операции: удар во фланг! Разговор 
проходил в присутствии командующего армией «Висла» рейхсфюрера СС Гиммлера, 
командующего 6-й танковой армией Зеппа Дитриха и заместителя начальника 
генерального штаба генерала Венка. Не надеясь, что Гиммлер, будучи человеком не 
очень компетентным в чисто военных вопросах, справится с таким контрударом, 
Гудериан предложил прикомандировать к штабу Гиммлера своего заместителя 
генерала Венка. Гиммлер стал доказывать, что этот контрудар осуществить пока 
невозможно, потому что не подвезли достаточного количества боеприпасов и 
горючего. А Гудериан, понимая, что уходит время и что скоро весь его замысел 
будет вообще никому не нужен, стал настаивать на своем: — Мы не можем ждать, 
пока разгрузят последнюю бочку бензина и последний ящик со снарядами. За это 
время русские станут еще сильнее. В разговор вмешался Гитлер: — Я запрещаю вам 
делать мне упреки в том, что я хочу ждать! — Я не делаю вам никаких упреков, но 
ведь нет никакого смысла ждать, пока разгрузят все предметы довольствия. Ведь 
мы можем упустить подходящее время для наступления. — Я уже вам только что 
сказал, что не желаю слышать ваших упреков в том, что я хочу ждать! — Я вам 
только что доложил, что я не хочу делать вам каких-либо упреков, я просто не 
хочу ждать. — Я запрещаю вам упрекать меня за то, что я хочу ждать. — Генерала 
Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе нет никакой гарантии 
на успех в наступлении. — У рейхсфюрера есть достаточно сил, чтобы справиться 
самому. — У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы 
самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо. — Я 
запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен выполнять свои 
обязанности. — Я все же вынужден настаивать на том, чтобы генерала Венка 
прикомандировали к штабу группы армий и чтобы он осуществлял целесообразное 
руководство операциями. Эту достойную коммунальной кухни перепалку Гудериан 
комментирует следующим образом: «Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с 
поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно 
утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и 
вперед по ковру, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и 
бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из 
орбит, вены на висках синели и вздувались». После такой перепалки Гитлер убежал 
в угол комнаты к камину и некоторое время стоял там, чтобы отдышаться. Затем он 
вернулся и почти спокойно сказал, обращаясь к рейхе-фюреру: — Итак, Гиммлер, 
сегодня ночью генерал Венк приезжает в ваш штаб и берет на себя руководство 
наступлением. Затем он повернулся к Венку и приказал: — Вам, генерал Венк, 
немедленно отправиться в штаб группы армий «Висла». Сказав это, Гитлер сел на 
стул, пригласил Гудериана сесть рядом и, даже чуть улыбнувшись, сказал: — 
Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня генеральный штаб выиграл сражение. 
Но Венку не суждено было оправдать доверие Гудериана. 16 февраля 3-я танковая 
армия генерал-полковника Рауса нанесла удар во фланг Жукова, 17 февраля Венк 
приехал в ставку Гитлера, для того чтобы сообщить об успехах этого наступления. 
Но он слишком переутомился при организации контрудара, да и дорога к Гитлеру, и 
доклад Гитлеру отняли немало сил. Венк очень устал. И когда он возвращался на 
машине в Штетин, то заметил, что шофер его чуть не падает оттого, что не 
выспался. Венк пожалел водителя, сел за руль, но через некоторое время сам 
заснул, и автомобиль ударился на мосту о заграждение. В результате Венк сильно 
разбился. Несколько недель он лежал в госпитале. Вместо него Гудериан назначил 
Кребса, бывшего начальника штаба у фельдмаршала Моделя. Это был типичный 
штабной генерал, который почти не командовал соединениями в боях на фронте, но 
никого другого под рукой не было, и Гудериану пришлось назначить его. Опытный 
штабной работник Кребс на первом же докладе так умело преподнес Гитлеру успехи 
развивающегося контрудара, что Гитлер наградил его «Дубовыми листьями к Кресту».
 Но, как известно, никакими умелыми докладами поправить положение на фронте 
невозможно, и контрудар не достиг успеха и не оправдал надежд, которые на него 
возлагались. Адоклады из штаба группы армий «Висла» стали приходить нерегулярно.
 Видно, многоопытный Кребс побаивался теперь докладывать о неудачах в действиях 
войск. Связаться по радио Гудериану тоже не удавалось, чтобы получить подробную 
информацию, и поэтому он сам решил выехать в штаб группы армий «Висла». 
Начальник штаба Гиммлера генерал Ламмердинг, тоже эсэсовец, после обычных 
приветствий первое, что сказал Гудериану, это: — Вы не можете освободить нас от