Сталин без церемоний сказал: — Генерал-полковники редко водят самолеты, мы 
лучше полетим с полковником. И пригласил с собой Молотова, Ворошилова, Берию и 
Штеменко. Кстати, Грачев не простой полковник авиации, а один из лучших 
летчиков, поэтому и был он личным пилотом Берии и самолет, который выбрал 
Сталин, тоже был его «личный». Я был в Тегеране в год празднования 50-летия 
Победы. Посол Сергей Михайлович Третьяков и военный атташе полковник Михаил 
Иванович Крицкий со своими коллегами сделали доброе дело к этому юбилею. В 
Иране, как известно, были наши войска, перегонялась техника из портов 
Индийского океана на север, на советскую территорию. Случались здесь и аварии, 
и террористические акты — гибли наши советские воины. Их хоронили, как и на 
фронте, в братских или одиночных могилах, на которых ставили фанерные красные 
звезды и тумбы с именами погибших. Солнце и дожди смыли эти имена. Истлели 
фанерные памятнички. Вот и решили работники российского посольства на свои 
средства поставить мраморный обелиск на российской земле (во дворе посольства) 
и перезахоронить здесь 48 обнаруженных ими останков наших воинов, — что и 
сделали. В торжественной обстановке был открыт этот обелиск. Священник отец 
Александр отслужил панихиду. Послы бывших советских республик и бывшие союзники 
американцы и англичане возложили венки. Посол сказал мне: — В Москве могила 
одного неизвестного солдата, а у нас их 48. Ни одного имени нам установить не 
удалось... На совещании Ставки Сталин не рассказывал подробностей о своем 
пребывании в Тегеране. Верховный только коротко сказал: — Рузвельт на 
Тегеранской конференции дал твердое слово открыть широкие действия во Франции в 
]Ч44 году. Думаю, что он слово сдержит. Ну а если не сдержит, у нас хватит и 
своих сил добить гитлеровскую Германию.




Гимн


Сталин в трудных условиях войны задумался о том, что в стране нет гимна. 
Неофициально это был «Интернационал». Его исполняли на торжественных заседаниях.
 Но «Интернационал» считался гимном международного пролетариата. В условиях, 
когда Коминтерн был распущен, гимн, символизирующий всемирную коммунистическую 
борьбу против эксплуататоров, как бы утратил свою значимость. Возникла 
необходимость заменить его, создать свой государственный гимн, который будет 
отражать не партийное, а национальное единство, в СССР — многонациональное. В 
условиях войны такой общенародный символ очень нужен. Наверное, Сталин не раз 
задумывался об этом, может быть, впервые, когда сказал в своей речи 3 июля 1941 
года: «Братья и сестры! Друзья мои!» Это уже как бы отражало не партийное, а 
государственное содержание. Патриотическое сознание, укрепление любви к Родине 
(тем более, когда она в опасности), память о былых победах и величии своих 
предков — все это всегда поднимало моральный дух народа, укрепляло государство 
и его армию. Сталин это понимал и поэтому, несмотря на занятость боевыми 
операциями, нашел время и для создания гимна. Политбюро поддержало его 
предложение. Была создана специальная комиссия под председательством Ворошилова,
 в нее вошли видные композиторы, поэты. Был объявлен конкурс на создание музыки 
и текста. В нем приняли участие самые известные поэты: прислали тексты 
Долматовский, Демьян Бедный, Берггольц, Симонов, Сурков, Асеев, Тихонов, 
Щипачев, Антокольский, Исаковский и многие другие. Все эти тексты внимательно 
прочитывались и некоторые пробовались на музыку, которой тоже поступило в 
комиссию немало. Произведения показывали Сталину, но они ему не нравились, по 
разным причинам: то мелковато, то нет патриотической идеи, то музыка слишком 
маршевая. Наконец внимание Сталина привлекли стихи Михалкова и Эль Регистана. — 
Будем работать над этим текстом, — сказал Сталин Ворошилову. — В таком виде он 
еще не подходит, но патриотическая идея в этом варианте есть. В этой фразе 
открывается главная цель Сталина при создании гимна: воспитание, укрепление 
патриотизма. Он как бы

преодолевает локальные рамки партийных, революционных интересов. Теперь он ищет 
опору во всенародном, отечественном патриотизме. ...И опять судьба подарила мне 
очередную писательскую удачу: помог Сергей Михалков, мой давний товарищ по 
работе в Союзе писателей и добрый друг во внеслужебное время. Я не раз бывал у 
него дома, он, наряду с другими книгами, подарил мне изданный большим тиражом 
гимн с текстом, нотами и с теплой надписью. Тогда же Сергей рассказывал, как он 
и Эль Регистан вместе со Сталиным «доводили гимн до кондиции». Теперь, работая 
над этой главой, я еще раз навестил Михалкова и попросил напомнить детали 
работы над гимном, потому что я многое запамятовал. Новая его жена Юля (прежняя,
 Кончаловская, скончалась) приготовила нам душистый чай, и Михалков, со 
свойственным ему юморком, стал рассказывать: "— Вдруг в 2 часа ночи — звонок 
телефона. Думаю, какой болван так поздно? «С вами говорит Поскребышев». Вот это 
да! Секретарь Сталина! Уже ошеломило. А он заявляет: «С вами будет говорить 
товарищ Сталин». И тут же переключил, и слышу голос Сталина: — Здравствуйте, 
товарищ Михалков. — И сразу к делу. — Мы прослушали несколько вариантов гимна, 
в том числе и ваш. Он немного коротковат. Надо бы припев, который повторяется, 
и еще один куплет, в котором — не могли бы вы? — отразить мощь Красной Армии, 
сказать о том, что мы бьем и будем бить фашистские полчища. — Конечно, товарищ 
Сталин, мы постараемся это сделать с Эль Регистаном. — Постарайтесь. И не 
затягивайте. Сделайте за несколько дней. Этот разговор состоялся 27 октября