общевойсковых армий мною введены в сражение обе танковые армии. Считаю, что 
завтра к исходу дня мы прорвем оборону противника. Сталин выслушал этот доклад, 
спокойно сказал: — У Конева оборона противника оказалась слабей. Он без труда 
форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. 
Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером 
позвоните, как у вас сложатся дела. Нетрудно отметить, что Сталин и в этом 
случае подогревал самолюбие Жукова, рассказывая об успешном продвижении войск 
Конева. Бои за Зееловские высоты продолжались безуспешно. Войска не могли 
преодолеть этот тяжелый рубеж. С вводом в бой двух танковых армий произошло 
скопление войск на дорогах и, поскольку ввод этих армий на первом этапе не 
предусматривался, нарушилось взаимодействие со стрелковыми частями и 
соединениями. Вот что пишет ь своем донесении командир 79-го стрелкового 
корпуса генерал Переверткин: «18.4.45 г. в районе г. дв. Меглин скопились три 
танковые бригады. В 19.30 18.4.45 г. прибыл в этот район; я приказал в 21.00 
подготовить артогонь и пехоту для атаки противника. Через начальника штаба 23 
тбр 9 тк Катырлова я передал приказание командиру бригады подготовить бригаду и 
совместно с пехотой смять противника и войти в прорыв. Командир бригады Морозов 
мой приказ не выполнил, и несмотря на то, что пехота атаковала противника в 
течение всей ночи, наступала и продвинулась на 5 км, танки в прорыв не вошли. В 
2,00 я приказал разыскать еще раз любого командира бригады. В 4.00 был найден 
командир 65 тбр 9-го гвардейского танкового корпуса подполковник Максимов, 
который отказался явиться ко мне для увязки вопросов взаимодействия. В течение 
трех суток боев пехота прошла 26 км с непрерывными боями, и в течение этого 
времени танки все время болтались сзади боевых порядков пехоты». Вечером, как и 
приказывал Верховный, Жуков докладывал ему о результатах того дня. Доклад был 
не из приятных: Зееловские высоты не взяты. Но Жуков обещал взять этот рубеж на 
следующий день к вечеру. Сталин на этот раз говорил с Жуковым далеко не 
спокойно: — Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 
8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. Есть ли у вас 
уверенность, что завтра возьмете Зееловский рубеж? Жуков, стараясь быть твердым,
 ответил: — Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на Зееловском рубеже будет 
прорвана. Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу 
нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем затем Берлин, т. к. войска 
противника легче разбить в открытом поле, чем в городе. — Мы думаем приказать 
Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко с юга, а Рокоссовскому 
ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера. Танковые армии 
Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на 
Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, т. к. 
задержится с форсированием. Сталин не стал больше говорить с Жуковым, не 
поставил ему никаких задач, а сухо сказал: «До свидания». И повесил трубку... 
Конев позвонил Сталину и стал докладывать о ходе боевых действий. Сталин 
прервал его и сказал: — А дела у Жукова идут пока трудно. До сих пор прорывает 
оборону. Сказав это, Сталин замолчал. Конев тоже молчал и ждал, что будет 
дальше. Вдруг Сталин спросил: — Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, 
пустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин? 
(Сталин хотел пощадить самолюбие Жукова!) Выслушав вопрос Сталина, Конев 
доложил свое мнение: — Товарищ Сталин, это займет много времени и внесет 
большое замешательство. Перебрасывать в осуществленный нами прорыв танковые 
войска с 1-го Белорусского фронта нет необходимости. События у нас развиваются 
благоприятно, сил достаточно, и мы в состоянии повернуть обе наши танковые 
армии на Берлин. Сказав это, Конев уточнил направление, куда будут повернуты 
танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен-городок в двадцати пяти километрах 
южнее Берлина. — Вы по какой карте докладываете? — спросил Сталин. — По 
двухсоттысячной. После короткой паузы, во время которой он, очевидно, искал на 
карте Цоссен, Сталин ответил: — Очень хорошо. Вы знаете, что в Цосссне ставка 
гитлеровского генерального штаба? — Да, знаю. — Очень хорошо, — повторил Сталин.
 — Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин. На этом разговор закончился. 
В сложившейся обстановке принятое Сталиным решение, наверное, было единственно 
правильным.

В логовеЗаминка в наступлении наших войск 16 и 17 апреля вызвала большую 
радость в ставке германского командования. Гитлер с воодушевлением сказал: — Мы 
отбили этот удар. Под Берлином русские потерпят самое кровавое поражение, какое 
только вообще может быть! Фюрер обратился к войскам со специальным обращением, 
в котором, опираясь на успех, достигнутый в первый день отраженного наступления 
советских войск, говорил: это предзнаменование будущей победы, наступает 
решающий поворот в войне. Гитлер и его ближайшие соратники предпринимали 
лихорадочные усилия для того, чтобы не только поссорить союзников, но и 
заключить сепаратный мир с английскими и американскими войсками. 18 апреля в 
ставку прибыл Вольф и доложил о своих встречах и предварительных 
договоренностях с Даллесом. Гитлер так высоко оценил успехи Вольфа, что тут же 
присвоил ему одно из высших званий войск СС — обергруппенфюрера. Вольф получил 
указание продолжать контакты и как можно скорее добиться договоренностей с 
англоамериканским командованием. По возвращении в Италию Вольф встретился с 
Даллесом, и переговоры о сепаратном мире и о послевоенном переустройстве 
Германии продолжились. Даллес, несмотря на то, что уже имел указания от своего 
правительства прекратить переговоры о сепаратном мире, поскольку советское 
командование, узнав об этом, заявило протест, продолжил контакты, не вняв 
указаниям своего правительства. Учитывая успешность идущих закулисных 
переговоров с англо-американцами, командование германских войск фактически