|
"Мне кажется, что когда по поводу процессов, проходящих в СССР, среди части
западноевропейской и американской интеллигенции начинаются различные сомнения и
шатания, то они, в первую очередь, происходят из-за того, что эта публика не
понимает того коренного отличия, что в нашей стране противник, враг, в то же
самое время имеет это раздвоенное, двойственное сознание. И мне кажется, что
это нужно в первую очередь понять.
Я позволяю себе на этих вопросах остановиться потому, что у меня были за
границей среди этой квалифицированной интеллигенции значительные связи, в
особенности среди ученых, и я должен и им объяснить то, что у нас в СССР знает
каждый пионер.
Часто объясняют раскаяние различными, совершенно вздорными вещами вроде
тибетских порошков и так далее. Я про себя скажу, что в тюрьме, в которой я
просидел около года, я работал, занимался, сохранял голову. Это есть
фактическое опровержение всех небылиц и вздорных контрреволюционных россказней.
Говорят о гипнозе. Но я на суде, на процессе вел юридически свою защиту,
ориентировался на месте, полемизировал с государственным обвинителем, и всякий,
даже не особенно опытный человек в соответствующих отделах медицины, должен
будет признать, что такого гипноза вообще не может быть..." и т. д.
И вот последняя фраза в «последнем слове Бухарина», она как будто обращена
прямо к нынешним «правозащитникам»:
«Я, a priori, могу предположить, что и Троцкий и другие мои союзники по
преступлениям, и II Интернационал будут пытаться защищать нас, в частности и в
особенности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед
страной, перед партией, перед народом. Чудовищность моих преступлений безмерна..
.»
Можно было бы привести еще несколько подобных откровений других подсудимых, но
для краткости ограничимся признанием Троцкого, самого главного обвиняемого на
открытых судебных процессах, хотя он и не сидел на скамье подсудимых.
Вот что он пишет в книге «Преступления Сталина»:
"Ход внутрипартийной борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчет скорого
возвращения к власти. Они сделали вывод, прямо противоположный тому, который
отстаивал я. «Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, —
заявил Каменев, — остается одно — вернуться в общую упряжку». К тому же
заключению, с большими колебаниями в ту и другую сторону, пришел и Зиновьев.
В течение следующих десяти лет я не переставал бичевать капитуляцию Зиновьева и
Каменева.
26 мая 1928 года я писал из Алма-Аты (Центральная Азия) друзьям: "Нет, мы
партии еще очень и очень понадобимся. Не нервничать по поводу того, что «все
сделается без нас», не теребить зря себя и других, учиться ждать, зорко глядеть
и не позволять своей политической линии покрываться ржавчиной личного
раздражения на клеветников и пакостников — вот каково должно быть наше
поведение.
Не будет преувеличением сказать, что высказанная в этих строках мысль является
основным мотивом моей политической деятельности".
Вина заговорщиков настолько очевидна, что вопрос — верить или не верить —
вообще здесь не стоит. Он просто требует уточнения — кому верить? Тем, кто
изливает сомнения и обвинения, не имея на то никаких оснований, кроме своей
тенденциозной направленности (и натравленности), или непосредственным
участникам и свидетелям этих процессов?
Нельзя также оскорблять недоверием тех, кого расстреляли. Перед тем как уйти из
жизни, они наверняка хотели сказать народу правду.
Из стенограмм судебных процессов 1937—1938 годов, из политической платформы
правых, из их стратегии и тактики обнаруживается полное совпадение с политикой
и практикой нынешних реформаторов в России. Но если у заговорщиков все было в
теории, то наши перестроечники-"демократы" осуществили это на практике. То есть
в действительности они оказались наследниками троцкистов, оппозиционеров,
заговорщиков.
Именно поэтому они, прежде всего, реабилитировали всех «врагов народа»,
осужденных в показательных процессах 1937— 1938 годов, оказались их
единоутробными братьями. Единомышленниками.
Для Сталина, для законов, которые существовали в то время в СССР, троцкисты
были и юридически, и практически несомненными преступниками, чего они и сами не
отрицали.
|
|