Все разговоры о “балеринах”, “актрисах” — из того же надуманного, иезуитского 
арсенала. Хотя по нынешним демократическим меркам это совсем даже не грех.

О скромности Сталина знал весь народ. Работники всех видов искусств уважали его,
 любили искренне и не думали о каком-то там “культе”.

Писатели по роду деятельности высказывали свои чувства письменно, причем 
настоящие, талантливые литераторы, которых никак не заподозришь в лести.

22 апреля 1936 года Чуковский вместе с Пастернаком присутствуют на Х съезде 
комсомола. В президиуме появился Сталин с членами Политбюро. Чуковский пишет: 
“Что сделалось с залом! А ОН стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. 
Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то 
женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, 
одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было 
счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы 
все ревновали, завидовали — счастливая! Каждый его жест воспринимали с 
благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда 
ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной 
улыбкой — все мы так и зашептали:

“Часы, часы, он показал часы” — и потом, расходясь, уже возле вешалки вновь 
вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные 
слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: “Ах, эта Демченко заслоняет его!.
.” Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью...”

Чуковский, как известно, был не только детским писателем, а и литературоведом, 
критиком и вообще высокоэрудированным человеком. Его в какой-то степени даже 
считали совестью интеллигенции.

Что касается Пастернака, то, что бы ни писали о том, что его притесняли, 
зажимали, это — неправда. Я бы сказал, и Сталин, и Пастернак взаимно уважали 
друг друга. Причем у Сталина это чувство было даже прочнее, чем у поэта. Сталин 
не раз выручал Пастернака от нападок критиков и партийных функционеров.

Очень искренне любил Сталина Твардовский — поэт чистейшей, распахнутой души. Те 
же чувства питала к Иосифу Виссарионовичу гордая, царственная Анна Ахматова.

Общее отношение писательской среды к Сталину наиболее полно выразил Шолохов на 
XVIII съезде партии:

“Так повелось, так будет и впредь, товарищи, что и в радости, и в горе мы 
всегда мысленно обращаемся к нему, к творцу новой жизни. При всей глубочайшей 
скромности товарища Сталина придется ему терпеть излияния нашей любви и 
преданности, так как не только у нас, живущих и работающих под его руководством,
 но и у всего трудящегося народа все надежды на светлое будущее человечества 
неразрывно связаны с его именем”.

Шолохова многие годы травили оппозиционеры, но и по сей день это продолжается! 
Они не раз подставляли его путем интриг и клеветы под нож репрессий, но Сталин 
спасал его от ареста.

Были, конечно, и те, кто ненавидел Сталина и высказывал это устно и письменно, 
например, Мандельштам.

Любой человек обидится на поношение. Почему Сталину отказывают в самолюбии? И 
он обиделся. Но сам же защищал Мандельштама, потому что ценил его талант. Даже 
упрекал его друзей за то, что не боролись за своего товарища. Привожу широко 
известный разговор с Пастернаком.

Вот что рассказывала 3. Пастернак:

“Помнится, в четвертом часу пополудни раздался длительный телефонный звонок. 
Вызывали “товарища Пастернака”. Какой-то молодой мужской голос, не 
поздоровавшись, произнес:

— С вами будет говорить товарищ Сталин.

— Что за чепуха! Не может быть! Не говорите вздору! Молодой человек: — 
Повторяю: с вами будет говорить товарищ Сталин.

— Не дурите! Не разыгрывайте меня!

Молодой человек: — Даю телефонный номер. Набирайте! — Пастернак, побледнев, 
стал набирать номер.

Сталин: — Говорит Сталин. Вы хлопочете за вашего друга Мандельштама?

— Дружбы между нами, собственно, никогда не было. Скорее наоборот. Я тяготился 
общением с ним. Но поговорить с вами — об этом я всегда мечтал.