Вышинский:— Вы с Черновым разговаривали в присутствии Томского или с глазу на 
глаз?

Рыков:— В присутствии Томского.

Вышинский:— Вы давали поручения Чернову связаться в Берлине с Даном?

Рыков: —Да.

Чернов:— По приезде в Берлин я позвонил Кибрику, и мы условились с ним 
встретиться в баварском зале ресторана “Фатерланд”. Эта встреча там с ним и 
произошла.

Вышинский:— Встреча состоялась?

Чернов:— Да, я сейчас расскажу все это подробно. Мы условились, что Кибрик 
устроит мне встречу с Даном, и встреча состоялась. Я передал Дану все поручения,
 которые я от правого центра, в лице Рыкова, получил... После беседы с Даном, 
происходившей, как я сказал, на квартире Кибрика, Дан уехал, а мы с Кибриком 
остались ужинать. После ужина я должен был поехать на вокзал. За ужином сильно 
выпили. Кибрик, сославшись на какую-то особую занятость, сказал, что он не 
может меня проводить на вокзал, и посадил меня в автобус, и я поехал, для того 
чтобы отправиться обратно в Кенигштейн.

Вышинский:— На вокзал попали?

Чернов:— Нет, не попал, а попал в полицей-президиум. В автобусе, в котором я 
ехал, ко мне пристало несколько немцев. Один из них меня толкнул, я его тоже в 
свою очередь толкнул... Я в полицей-президиуме протестовал и требовал, чтобы 
меня выпустили. Мне сказали, что я должен дожидаться утра и прихода начальника. 
Я переночевал там. Утром явился какой-то чиновник, хорошо говоривший по-русски, 
которому я тут же заявил протест. Он говорит, что должен доложить начальнику. 
Через некоторое время явился человек. Он назвался полковником Обергауз. Он 
вынул протокол, перевел мне его — я обвинялся в изувечении немцев, за это я 
должен отвечать как уголовный преступник, а кроме того, копию этого протокола, 
сказал он мне, направят в наше полпредство, и тут же предложил мне стать 
сотрудником немецкой охранки, немецкой разведки. Я отказался. Тогда Обергауз 
сказал — я, дескать, знаю кое-что о ваших делах в Германии. Я спросил — что? Он 
ответил — о ваших встречах с Даном. И показал мне несколько фотокарточек встреч 
с Даном, снятых как в Кенигштейне, так и в Берлине, и, кроме того, передал мне 
коротко содержание беседы с Даном.

Вышинский: —Чьей?

Чернов:— Моей беседы с Даном. Причем в этом изложении было ясное повторение 
слов Дана. Тогда для меня стало абсолютно ясно, что та ловля меня, которая 
происходила в Германии, организовывалась немецкой разведкой при полном 
содействии самого Дана и при участии Дана и что сам Дан, безусловно, является 
агентом немецкой разведки, равно как и Кибрик...

Вышинский:— Значит, полицейский чиновник мог знать разговор от Дана?

Чернов:— Да. Да, иначе он бы не передавал. Я после этого дал согласие и стал 
немецким шпионом.

Вышинский:— Значит, сами попались?

Чернов:— Да. После этого начались формальности — анкеты, подписка. Обергауз 
проинструктировал меня о той работе, которую я должен вести в Советском Союзе в 
пользу Германии. Причем, видя то волнение, в котором я находился, он говорил: 
вы напрасно волнуетесь. Вы боретесь против Советской власти, мы боремся против 
Советской власти, и, наверное, даже методы нашей борьбы в ближайшее время 
сойдутся.

Вышинский:— В чем выразилось ваше сотрудничество с германской разведкой?

Чернов:— Я работал... тогда не помню — заместителем наркома или членом коллегии 
Наркомторга...

Далее идет подробный рассказ Чернова о своей шпионской работе.

Кроме шпионской работы, многие троцкисты по указанию из-за рубежа, да и в 
соответствии со своей тактикой, проводили террористические акты. Переход 
“право-троцкистского блока” к террору Рыков мотивировал следующим образом: “При 
нелегальном заговорщическом характере контрреволюционной организации правых, 
при отсутствии надежды каким-либо другим путем прийти к власти, — принятие 
террора и “дворцового переворота” давало, по мнению центра, какую-то 
перспективу”.