— Я бы не хотел, чтобы вы поняли неправильно то, что я вам расскажу. 
Неправильно в том смысле, что я хочу преувеличить свою роль. Боже упаси! 
Особенно теперь нет в этом никакой нужды. Расскажу вам первому, как это было. В 
своих воспоминаниях я пишу об этом подробно. Но до их выхода еще далеко, а вам, 
раз вы просите прояснить, расскажу.
— Не знаю, отражено ли в стенограмме, что два дня на заседаниях съезда 
отсутствовали Хрущев и я. Дело было так. Хрущев не раз говорил среди членов 
Президиума, что надо как—то осудить репрессии Сталина, отделить от них партию. 
И вот в один из перерывов в работе съезда он подошел ко мне и говорит: «Я думаю,
 настал самый удобный момент поставить вопрос о Сталине. Здесь собран цвет 
партии со всех уголков страны, более удобного случая в ближайшее время я не 
вижу». Я поддержал его идею. Он спросил: «Поможешь мне срочно подготовить 
доклад?» «Разумеется, не сомневайтесь». «Пошли, сделаем это без промедления». И 
мы в его кабинете работали два дня неотлучно. Только спать уходили. 25 февраля, 
когда все было написано и отпечатано, мы вернулись на съезд. Хрущев предупредил 
накануне, что заседание будет закрытое, без представителей прессы и разных 
приглашенных.
— Он даже не согласовал это с членами Президиума? — удивился я.
— Нет, решения Президиума не было. Просто в кулуарах, в комнате отдыха 
Президиума съезда, Хрущев сказал: «Мы не раз говорили об этом, и вот время 
пришло доложить коммунистам правду».
Доклад Хрущева произвел ошеломляющее впечатление и в то же время будто все окна 
настежь открыли и стало легче дышать. Делегаты одобрили заявление Хрущева. 
Постановление по докладу Хрущева Н. С. «О культе личности и его последствиях» 
было принято единогласно и состояло всего из девяти строчек. Имя Сталина, как 
видите, ни в названии доклада, ни в постановлении не упоминается. Как отнесся к 
этому постановлению Жуков. Мне рассказал об этом бывший командующий 
Туркестанским военным округом генерал армии Ляшенко Н. Г.
— В перерыве, после доклада Хрущева, мы стояли — я и несколько маршалов — и 
возбужденно обсуждали только что услышанное. Одни одобряли, другие сомневались 
— не с плеча ли рубанули? Вдруг к нам подошел Жуков, веселый, глаза сияют и 
радостно говорит: «Наконец—то эту рябую… вывели на чистую воду!»
Я переспросил Николая Григорьевича, так ли сказал Жуков?
— Именно так, я точно помню. Да, он и другие, не менее крутые слова говорили 
про вождя народов. Всех уже не помню, а это запечатлелось точно. Я не 
сомневаюсь, что маршал мог так сказать, подобные слова были не редки в его 
лексиконе, как и другие строевые офицеры, он грешил этим. Но привожу я эту 
фразу потому, что это яркий штрих, без долгих слов и объяснений отражающий и 
настроение и оценку Жукова по поводу развенчания культа Сталина.
В общем, для Жукова это был счастливый день. В жизни Георгия Константиновича 
таких дней было немало. Мы пережили их вместе с маршалом в предыдущих главах. 
Каждая удачно завершенная операция, несомненно, приносила Жукову большую 
радость и удовлетворение. Подписание гитлеровцами акта о безоговорочной 
капитуляции, победные дни, всенародное торжество, конечно же, были счастливыми 
днями. А Парад Победы? Удостоиться такой чести разве это не великое счастье?
Вторая полоса радостных переживаний настала для Жукова. Сначала я хотел 
написать — в день смерти Сталина, но подумав, решил, что смерть даже такого 
обидчика, каким был Сталин, не может вызывать чувство радости. При всех 
несправедливых поступках генсека по отношению к Жукову все же маршал относился 
к нему с уважением, как—никак, а вместе прошли через тяжелейшие испытания в 
годы войны. Сам Жуков, не зная подробностей об интригах вождя против него, 
относил многие обиды на счет Берия, который настраивал Сталина на 
недоброжелательное отношение к Жукову. Георгий Константинович верил и не раз 
повторял байку о том, что Сталин не дал его в обиду, заявив Берии: «Жукова я 
вам не отдам!»
Было немало счастливых дней и позже. Разоблачение Берия, то, что он навсегда 
исчез, как постоянная потенциальная угроза, не только в службе, но и в жизни, 
разве это не радость? Ну. а то, что Жуков сам лично его арестовывал и имел 
удовольствие вывернуть этому подлецу руки назад и встряхнуть как мешок с 
тряпками. Разве это не приятные минуты?
А XX съезд. Жуков выступает в Кремле, как министр обороны, его слушает вся 
страна не только с огромным вниманием, но и великим уважением и любовью. Как 
это должно отзываться в душе человека гордого, да, признаем, наконец честно (я 
думаю, это не повредит Георгию Константиновичу) и честолюбивого. Ни на минуту 
не сомневаюсь — он мечтал стать и маршалом, и министром обороны. Но эти высокие 
звания были для него не самоцель — он хотел их заслужить как оценку его трудов, 
его успехов в службе, которую он любил беспредельно. Кстати, в слове честолюбие 
заложен смысл — любовь к чести.
И если это качество нормальное, а не болезненное, то оно человека возвышает. 
Честолюбие — это положительное свойство личности. Человек без честолюбия тряпка,
 ничтожество. Руководитель творческого семинара в Литературном институте, у 
которого я был слушателем несколько лет, — Константин Паустовский, кроме того, 
что он один из лучших стилистов в нашей литературе, был человек величайшей 
скромности. Он не пел дифирамбов ни одному вождю. Никогда себя не переоценивал. 
На людях, на собраниях, литвечерах не «высовывался», старался сесть, где—то в 
сторонке, не на виду. Мнение свое не навязывал, говорил чаще в форме 
предположения или совета, оставляя собеседнику простор для самостоятельного 
мышления. И вот этот эталон скромности знаете что заявил однажды в беседе с 
нами студентами, в минуту большой откровенности? Зашел разговор о стимулах 
творчества — что движет? Мы наговорили всякое — деньги, слава, любовь к женщине