звания Героя Советского Союза. И вот 18 сентября 1946 года арестован. 
(Напоминаю читателям, именно тогда предпринималась, по указанию Сталина, вторая 
попытка создать «заговор Жукова»).
«Меня обвиняли в участии в заговоре, во главе которого якобы стоит маршал 
Жуков», — пишет Крюков.
Вот как он описывает допросы:

«Я не отказываюсь давать показания, но я не знаю, что вам показывать, я ничего 
не знаю о заговоре и сам никакого участия в нем не принимал, давать же ложные 
показания я категорически отказываюсь». Следователь задает вопрос: «Бывал на 
банкетах у Жукова и Буденного? — «Да, бывал». «Какие вопросы решались там?» — 
«О каких вопросах вы говорите? Были банкеты, как и каждый банкет: пили, ели, 
веселились, вот и все». «Врешь, перестань упорствовать, нам все известно». 
«Если вам все известно, что же вы от меня хотите? Уличайте меня тогда фактами». 
«Я буду тебя уличать не фактами, а резиновой палкой. Восхвалял Жукова? Какие 
тосты говорил за него?» «В чем же заключается мое восхваление Жукова? Я не знаю,
 где бы воспрещалось участие на банкетах, причем официальных». «Все ваши 
банкеты это только фикция одна, это не что иное, как собрание заговорщиков. 
Будешь говорить или нет? Даю 10 минут на размышление, после чего эта резиновая 
палка «походит» по тебе». Я сидел у столика и ждал своей участи, следователь 
разгуливал по кабинету с резиновой палкой в руке. «Ну, — говорит следователь, — 
будешь давать показания?» — «Никаких ложных показаний я давать не буду». 
Следователь позвонил по телефону, на его звонок пришел какой—то майор, как 
видно тоже следователь. Капитан Самарин схватил меня за плечи, ударил по ногам 
и повалил на пол. И началось зверское избиение резиновой палкой, причем били по 
очереди, один отдыхает, другой бьет, при этом сыпались различные оскорбления и 
сплошной мат. Я не знаю сколько времени они избивали меня. В полусознательном 
состоянии меня унесли в «бокс». На следующий день часов в 11–12 меня снова 
повели к следователю. Когда ввели в кабинет, меня снова капитан Самарин и тот 
же самый майор начали избивать резиновой палкой. И так меня избивали в течение 
четырех дней и днем и ночью. На пятый день меня вызвал зам. н—ка следственной 
части полковник Лихачев в присутствии следователя кап. Самарина. Первый вопрос, 
который задал мне Лихачев, был: «Ну и после этого ты будешь упорствовать?» Я 
заявил: «Я ложных показаний давать не буду». «Ну, что же, начнем опять избивать.
 Почему ты боишься давать показания? Всем известно, что Жуков предатель, ты 
должен давать показания и этим самым ты облегчишь свою участь, ведь ты только 
«пешка» во всей этой игре. Подумай о своей участи и начинай давать показания».

Не буду дальше цитировать письмо генерала, на 11 страницах он описывает 
подобные издевательства, длилось это мучение три года! — арестован 18.9.48 г., 
осужден в ноябре 1951 года. Приведу несколько заключительных фраз:

«Избитый, голодный, приниженный, бессонные ночи тоже давали себя знать. Я не 
выдержал и подписал. До сих пор я себе простить не могу. Но у меня теплилась 
надежда, что придет время и я смогу сказать правду, почему я подписал.
Но у следователей на этот счет был большой опыт. Перед беседой с прокурором об 
окончании следствия следователь предупредил: «…если вы начнете отказываться 
(уже говорит на «вы»!) от ваших показаний и вообще начнете разговоры о ходе 
следствия, вы только себе напортите. Опять начнем следствие протянется год, 
другой. …Начнем все сначала, да так, что будет покрепче, чем в первый раз».

Из беседы перед судом:

«…если откажетесь от ранее данных показаний и скажете об избиениях — сгноим в 
тюрьме. А у вас перспектива поехать в лагерь, а там жить можно. Помните одно — 
ваша участь решена безвозвратно и ничего вам не поможет. Всем вашим заявлениям 
никто не поверит. И еще советую вам, когда попадете в лагерь, не подумайте 
писать жалобы. Помните одно, куда бы вы ни писали, все попадет ко мне и дальше 
моего стола никуда не попадет, а вас мы за это «запрячем» в такой лагерь, 
откуда никакой связи с миром нет, где вы закончите свое «существование».
Напутствуемый такими «советами» следователя, я на суде признал себя виновным по 
всем пунктам».

Редко, кто осмеливался в те годы сказать слово в защиту арестованного, а тем 
более осужденного. Жуков мог отправить это письмо по инстанциям с резолюцией — 
проверить. А учитывая, что Крюков все же дал показания и подписал протокол, 
признающий Жукова организатором заговора, Георгий Константинович имел все 
основания обидеться за этот оговор. Но маршал знал, как фабрикуются такие 
обвинения. И еще он верил своему товарищу по фронту. Он не просто принял меры, 
а дал ход делу на самом высоком уровне: Жуков обратился официально к главе 
государства и партии. И приложил письмо Крюкова.
Вот что писал Жуков:

«ЦК КПСС товарищу ХРУЩЕВУ Н. С.
Ко мне поступило заявление бывшего командира кавалерийского корпуса 
генерал—лейтенанта Крюкова В. В., арестованного в 1948 году, с просьбой 
передать его в ЦК КПСС.
Крюкова В. В. знаю с 1931 года как одного из добросовестнейших командиров, 
храброго в боях против гитлеровских захватчиков.
Прошу Вас, Никита Сергеевич, по заявлению Крюкова дать указание.