уехал почти ребенком, а приехал в отпуск взрослым юношей. Мне уже 
шел
шестнадцатый год, я был ученик по четвертому году. Многих за это время не стало 

в
деревне — кто умер, кого отправили в ученье, кто ушел на заработки. Кого?то я 
не
узнавал, а кто?то не узнавал меня. Одних согнула тяжкая жизнь, преждевременная
старость, другие за это время выросли, стали взрослыми.
В деревню я ехал дачным малоярославецким поездом. Всю дорогу от Москвы до
полустанка Оболенское простоял у открытого окна вагона. Когда четыре года назад 

я ехал
в Москву, была ночь, и я почти не видел местность вдоль железной дороги. Сейчас 

с
интересом рассматривал станционные сооружения, изумительной красоты 
подмосковные
леса и перелески.
Когда проезжали мимо станции Наро?Фоминск, какой?то человек сказал своему 
соседу:
— До пятого года я здесь часто бывал... Вон видишь красные кирпичные корпуса? 
Это и
есть фабрика Саввы Морозова.
— Говорят, он демократ, — сказал второй.
— Буржуазный демократ, но, говорят, неплохо относится к рабочим. Зато его
администрация — псы лютые.
— Одна шайка?лейка!— зло сказал сосед.
Заметив, что я с интересом слушаю (припомнив разговор в вагоне об этой же 
фабрике,
который я слышал несколько лет назад), они замолчали.
На полустанке Оболенское меня встретила мать Она очень изменилась за эти четыре 

года
и состарилась. Что?то сжало мне горло, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться. 

Мать
долго плакала, прижимала меня шершавыми и мозолистыми руками и все твердила:
— Дорогой мой! Сынок! Я думала, что умру, не увидев тебя.
— Ну, что ты, мама, видишь, как я вырос, теперь тебе будет легче.
— Дай?то Бог!
Домой мы приехали уже затемно. Отец и сестра поджидали нас на завалинке. Сестра
выросла и стала настоящей невестой. Отец сильно постарел и еще больше согнулся. 

Ему
шел семидесятый год. Он как?то по?своему встретил меня Поцеловались. Думая о 
чем?то
своем, он сказал:
— Хорошо, что дожил. Вижу, ты теперь взрослый, крепкий.
Чтобы скорее порадовать своих стариков и сестру, я распаковал корзину и вручил
каждому подарок, а матери, кроме того, три рубля денег, два фунта сахара, 
полфунта чая
и фунт конфет.
— Вот спасибо, сынок! — обрадовалась мать. — Мы уже давно не пили настоящий чай 

с
сахаром.
Отцу я дал еще рубль на трактирные расходы.
— Хватило бы ему и двадцати копеек, — заметила мать.
Отец сказал:
— Я четыре года ждал сынка, не омрачай нашей встречи разговором о нужде.
Через день мы с матерью и сестрой поехали на покос. Я рад был увидеть товарищей,


особенно Лешу Колотырного. Все ребята здорово выросли. В начале косьбы что?то у 

меня
не ладилось. Я уставал, потел, видимо, сказывался четырехлетний перерыв. Потом 
все
пошло хорошо, косил чисто, не отставая от других, но во рту все пересохло, и я 
еле
дотянул до отдыха.
— Как, Егорушка, нелегок крестьянский труд? — спросил меня дядя Назар, обняв за
мокрые плечи.
— Труд нелегкий, — согласился я.
— А вот англичане траву косят машинами, — заметил подошедший к нам молодой 
мужик,
которого я раньше не знал.
— Да, — сказал Назар, — мы все надеемся на соху?матушку да на косу. Эх, 
дубинушка,
ухнем...
Я спросил у ребят, кто этот мужик, что говорил насчет машин.
— Это Николай Жуков — сын старосты. Его выслали из Москвы за пятый год. Он 
очень
острый на язык, даже царя ругает.
— Ничего, — сказал Леша, — за глаза царя ругать можно, но только чтобы н