наблюдательном пункте командующего 2-й ударной армией. В лесу стояла 
настороженная тишина. Только слышался скрип снега под валенками мерно 
прохаживавшегося часового, да со стороны переднего края доносились редкие, 
приглушенные расстоянием пулеметные очереди. 

Легкий серый туман окутывал заиндевелые стволы деревьев. Но вот блеснули первые 
лучи солнца. Розовый свет побежал вправо и влево, разливаясь багрянцем. 
Близилось время артиллерийской подготовки. 

Вернувшись в землянку, я снова склонился над изученной до мелочей рабочей 
картой. Вот он, шлиссельбургско-сннявинский выступ. Не более чем на 12 - 15 
километров отстоят друг от друга войска двух фронтов. За каких-нибудь три часа 
можно пройти пешком такое расстояние в мирное время. Но сейчас сделать это 
будет нелегко: сильно укрепился здесь противник. Моя карта вся испещрена 
условными знаками, обозначающими опорные пункты врага, огневые позиции его 
артиллерии и минометов. 

Вздрогнула и загудела земля. Раскатистый, басовитый гул покатился по лесу. 
Началась артиллерийская подготовка атаки. Я взглянул на часы: было 9 часов 30 
минут утра. 

Артподготовка продолжалась 1 час 45 минут. Орудия еще продолжали греметь, когда 
в воздухе появились небольшие группы наших самолетов. Они атаковали опорные 
пункты и огневые позиции артиллерии противника в районах Рабочих поселков No 4, 
5, 7 и Синявино. 

По заявлениям пленных гитлеровцев, действенность огня нашей артиллерии была 
очень высокой. Например, солдат Вильгельм Ламайер заявлял: "Я до сих пор не 
могу забыть впечатления от губительного огня русских пушек. Как вспомню весь 
этот адский грохот, разрывы снарядов и мин, так снова и снова меня бросает в 
дрожь". 

Другой пленный унтер-офицер Иосиф Бергер сказал: "Я - артиллерист, но никогда 
еще не видел такого сокрушительного огня". 

В 11 часов 15 минут войска первого эшелона 2-й ударной армии при поддержке 
авиации и артиллерии перешли в наступление на фронте Липки - Гайтолово. 

Начали атаки и правофланговые соединения 8-й армии Волховского фронта. Медленно,
 но упорно стрелковые дивизии вгрызались в оборону врага. 

К исходу дня удалось продвинуться на два, а местами на три километра, прорвать 
первую позицию противника севернее и южнее Рабочего поселка No 8 и овладеть 
рощей Круглая. 

В ночь на 13 января войска закрепились на достигнутых рубежах, а с утра снова 
перешли в наступление. Генерал Романовский ввел в бой две стрелковые дивизии и 
одну танковую бригаду из второго эшелона. В свою очередь противник подтянул из 
Мги части 96-й пехотной дивизии и усилил сопротивление. 

Я отправился в дивизию, которой командовал генерал Чернышев, чтобы на месте 
выяснить обстановку. Со мной были офицер связи и адъютант. 

Офицер связи уверенно вел нас по заснеженному лесу, ориентируясь по каким-то 
одному ему известным признакам. Вышли на опушку. Отсюда тропинка тянулась через 
изрытое снарядами поле. Сначала мы шли по тропинке, а потом свернули с нее и 
направились напрямик к темневшей впереди большой ели со сломанной вершиной. 

Неожиданно я увидел торчащий из снега колышек с прибитой к нему дощечкой. 
Осветив дощечку карманным фонариком, прочитал: "Осторожно! Мины!" Мне стало не 
по себе: мы находились как раз на минном поле! 

Но офицер связи, не замедляя шагов, равнодушно бросил: 

- Ничего, товарищ генерал. Зимой эти мины не взрываются - вмерзли в землю. 

Офицер связи оказался прав - мы благополучно пересекли минное поле. 

В шалаше генерала Чернышева, сооруженном из мерзлых кусков торфяника, жарко 
топилась печь. Генерал был одет в белый, но сильно выпачканный грязью 
маскировочный халат. На коленях у него лежала развернутая карта. Чернышев 
что-то деловито измерял по ней. 

Взглянув на карту, я сразу отметил, что наблюдательный пункт дивизии находился 
слишком далеко от боевых порядков полков. 

- Связь с частями у вас устойчивая? - спросил я генерала Чернышева. 

- Не со всеми... - замявшись, ответил он. - С полком, который вышел за насыпь 
железной дороги, никак не могу связаться.