который позволял им в основном правильно представить себе характер будущей 
войны, ее трудности. Тогда это было особенно необходимо, так как среди бойцов и 
молодых командиров имели место настроения самоуспокоенности. Многие считали, 
что наша армия легко сумеет одержать победу над любым противником, что солдаты 
армий капиталистических государств, в том числе и фашистской Германии, не будут 
активно сражаться против советских войск. Недооценивались боевой опыт 
германской армии, ее техническая оснащенность. 

Мы, старшие командиры и политработники, к сожалению, не придавали таким 
настроениям должного значения. А ведь многие из нас участвовали в гражданской 
войне, в боях с японскими империалистами на реке Халхин-Гол и с белофиннами, а 
значит, хорошо знали, что победа над сильным, технически оснащенным противником 
не дается без полного напряжения всех моральных и физических сил, что нельзя 
умалять влияние идеологической обработки солдат армий капиталистических 
государств. 

Надо признать, что недооценка гитлеровской военной машины в первых боях нанесла 
нам большой вред. То, что враг оказался значительно сильнее, чем его 
представляли, для некоторых командиров явилось неожиданностью. 

Пока я объезжал части и подразделения корпуса, напряжение на границе нарастало. 
Пограничники докладывали, что гитлеровцы все более наглеют: 

- Раньше, когда наши командиры появлялись на границе, немецкие часовые 
становились в положение "смирно" и отдавали честь. А теперь посмотрите сами... 

В справедливости их слов легко было убедиться. При виде нас фашистские солдаты 
демонстративно поворачивались спиной. 

- Похоже на то, что наши отношения с "добрыми" соседями начинают портиться, - 
задумчиво говорили командиры. 

Между тем продолжавшие поступать официальные сообщения утверждали, что 
опасаться фашистской агрессии в ближайшее время не приходится, так как Германия 
неуклонно соблюдает условия пакта о ненападении. Нам по-прежнему предписывалось 
все, связанное с укреплением новой государственной границы, проводить с большой 
осторожностью, чтобы не дать Германии ни малейшего повода для провокации. 

14 июня в газетах было опубликовано сообщение ТАСС, в котором сосредоточение 
немецких войск у наших границ объяснялось причинами, не имевшими ничего общего 
с советско-германскими отношениями. В сообщении указывалось, что "по мнению 
советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять 
нападение на СССР лишены всякой почвы". 

Это выглядело очень убедительно, хотя и шло вразрез с тем, что мы наблюдали, 
находясь в приграничном районе. Но через несколько дней мы получили сведения, 
которые в корне противоречили сообщению ТАСС. 

Вечером 18 июня мне позвонил начальник пограничного отряда. 

- Товарищ полковник, - взволнованно доложил он, - только что на нашу сторону 
перешел немецкий солдат. Он сообщает очень важные данные. Не знаю, можно ли ему 
верить, но то, что он говорит, очень и очень важно... 

- Ждите меня, - ответил я и немедленно выехал к пограничникам. 

Пройдя в кабинет начальника отряда, я попросил, чтобы привели немца. Тот вошел 
и, привычно вытянувшись, застыл у двери. 

С минуту, я рассматривал его, первого гитлеровского солдата, которого видел так 
близко и с которым мне предстояло разговаривать. Это был молодой, высокий, 
довольно нескладный парень в кургузом, мышиного цвета мундирчике с тусклыми 
оловянными пуговицами. На ногах у него тяжелые запыленные сапоги с широкими 
голенищами. Из-под пилотки выбивался клок светлых волос. Немец смотрел на меня 
настороженно, выжидающе. Кисти его больших красных рук чуть заметно дрожали. Я 
разрешил ему сесть. Он опустился на табурет, поставленный посередине комнаты, и 
снова выжидательно уставился на меня своими бесцветными глазами. 

- Спросите его, почему он перешел к нам, - обратился я к переводчику. 

Немец ждал этого вопроса и ответил не задумываясь, с готовностью. В пьяном виде 
он ударил офицера. Ему грозил расстрел. Вот он и решил перебежать границу. Он 
всегда сочувствовал русским, а его отец был коммунистам. Это последнее 
обстоятельство немец особенно подчеркивал. 

- Мне будет сохранена жизнь? - спросил он. 

- Разумеется. Но почему вы сомневаетесь в этом? 

- Скоро начнется война, и немецкая армия будет противником русской.