на наши танки огонь. Но, поддерживаемые артиллерией и минометами, они 
неудержимо шли вперед, с ходу прорвали оборону врага и устремились в глубину 
его боевых порядков. Танкисты крушили самураев огнем и гусеницами, пехотинцы 
разили их огнем, штыком и прикладом. 

Наивысшей похвалы были достойны действия 175-го артиллерийскою полка, и 
особенно его 2-го дивизиона под командованием майора Александра Степановича 
Рыбкина. Этот полк входил в состав нашей дивизии. В бою за Баин-Цаган он 
поддерживал своим мощным огнем наступление 24-го мотострелковою полка и 11-й 
танковой бригады. Меткими выстрелами артиллеристы уничтожали танки, пехоту и 
кавалерию противника, поднимали в воздух огневые точки. Под прикрытием огня 
танкисты смелее шли в бой и громили самураев. 

Отваги артиллеристам было не занимать. Забегая вперед, скажу, что и в 
последующих боях они действовали храбро и умело. Так, 24 июля, когда японцы 
превосходящими силами обрушились на позиции 149-го стрелкового полка и 
сложилась крайне тяжелая обстановка, командир дивизиона майор Рыбкин сам встал 
к одному из орудий, заменив наводчика, и открыл точный, губительный огонь 
прямой наводкой по противнику. В этом бою он лично уничтожил более ста японских 
кавалеристов. Его примеру последовали подчиненные. 

Словом, мы, пехотинцы, верили, что артиллеристы не подведут. Японцы не зря 
боялись их огня, он был точен и сокрушителен. 

Советское правительство по достоинству оценило героизм и мужество артиллеристов,
 наградив многих из них орденами и медалями. Командиру дивизиона майору А. С. 
Рыбкину указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя 
Советского Союза. 

В годы Великой Отечественной войны мы снова встретились с ним. А. С. Рыбкин 
командовал артиллерийским полком в тот период, когда я возглавлял 15-й 
стрелковый корпус. И сражался он с немецкими захватчиками так же геройски, как 
и на реке Халхин-Гол с японскими самураями. 

...Между тем накал боя нарастал. С юга ударила по тылам японцев 7-я 
мотоброневая бригада, грозя окружением. 

Яростно сопротивляясь, под сильным натиском танкистов и мотострелков противник 
вынужден был отходить под прикрытием огня минометов, артиллерии и пулеметов. 
Самураи цеплялись за каждую удобную позицию, но не могли выдержать напора наших 
подразделений. 

Уже перевалило за полдень, а схватки все не утихали. Стояла нестерпимая жара. 
Нещадно палило полуденное солнце. Над полем боя висела песчаная пыль, поднятая 
разрывами снарядов и рикошетирующими пулями. Люди обливались потом, задыхались 
от зноя и пыли, а воды - ни капли. Река Халхин-Гол была недалеко, но подойти к 
ней под огнем противника возможности мы не имели. Я тоже изнывал от жажды. И 
тут шофер моей машины красноармеец Громов подполз к окопу, в котором я 
находился, и протянул мне солдатский котелок с какой-то мутной жидкостью. 
Трудно было по внешнему виду определить, что это - вода, квас или чай. Мне 
показалось, что это был чай, потому что содержимое котелка было горячим. Сделал 
несколько глотков и почувствовал какой-то странный привкус. 

- Что ты мне принес? - спросил я Громова. 

- Воду, - спокойно ответил он. 

- А где ты ее взял? 

- Из радиатора машины. 

- Почему же она такая сладкая? - не удержался я и засмеялся. 

- Потому что я положил туда кусок сахара, чтобы было вкуснее, - сказал он и 
тоже улыбнулся. 

Как бы там ни было, мне удалось хоть немного смочить рот. Сразу стало легче. 

В таких неимоверных условиях приходилось драться нашим воинам. И они крепко 
били врага, несмотря на его численный перевес. 

В 19 часов наше командование организовало одновременную атаку позиций врага с 
трех сторон. Бой продолжался и ночью. 

4 июля рано утром при поддержке авиации японцы перешли в контратаку, пытаясь 
сбросить наши части с занимаемых позиций. Японские самолеты обрушили на 
советские войска бомбовые удары, стремясь парализовать их действия. Но летчики 
дали достойный отпор. Все контратаки тоже были отбиты с большими для врага 
потерями.