пятьдесят и, беспрерывно ведя обстрел лежа на снегу, криком и гамом 
демонстрировали атаку. 

Подозвав к себе Голенищева, Сергей сказал: 

- Патроны кончаются. Что будем делать, Савва? 

Голенищев подвигал заострившимися скулами и ответил не сразу. 

- Подпустим на самое близкое расстояние - и в атаку. Была не была! Только 
одному... Одному придется остаться у пулемета. Прикрыть, так сказать... 

Глухо кашлянув, он добавил: 

- Я остаюсь. Может, пулемет налажу. 

- Нельзя тебе. С тобой рация, - твердо проговорил Сергей и, превозмогая острую 
боль в ноге, продолжал: - Мне все равно быстро двигаться нельзя. Я и прикрою. 

- Выходит, мы тебя раненого оставим? Ну, это ты брось! Тогда будем все вместе...
 

Помолчали. Голенищев, облизывая обветренные, почерневшие губы, сурово 
нахмурился. 

- Я старший, - сказал Бодров, - и даю такой приказ, понял? 

Бодров, повернувшись к Савве, увидел, как тот, будто не слыша последних слов 
товарища, напряженно вглядывался вперед. 

За кустами, метрах в пятидесяти, в желтом маскировочном халате мелькнула фигура 
немецкого солдата. Голенищев, тщательно прицелившись, выстрелил. Солдат, 
ткнувшись в снег лицом, замер на месте. 

Немцы, галдя и выкрикивая ругательства, открыли минометный огонь. Ломая 
запорошенный снегом молодой ельник, кругом рвались мины. 

Немецкие минометы стояли на небольшой открытой поляне. Высокий офицер с черным, 
болтавшимся на груди биноклем взмахом руки отдал приказ прекратить огонь. Потом 
из землянки вышел другой офицер. Сложив ладони трубкой, он крикнул: 

- Рус, слушай! 

На минуту все смолкло. Вдруг раннее сумрачное утро огласилось мелодией 
кафешантанного танго. Затем голос на ломаном русском языке вместе с хриплым 
шипением патефонной пластинки известил "о доблестных победах германской армии", 
далее следовало сообщение об окружении Москвы, о падении Ленинграда и 
"прелестях" немецкого плена. 

Лежавший в кустах рядом с Павлюком Торба, ткнув его локтем в бок, тихо сказал: 

- Веселятся... Погодите, гадюки, зараз мы вам покажем Москву. Ползи быстро до 
командира. Пулемет сюда. Я буду наблюдать. Скажи ему, що атаковать самый раз. 

Павлюк, разгребая руками снег, торопливо пополз назад. Торба остался на месте. 
Фашисты снова завели пластинку. Захар, сжимая в руках автомат, следил за 
противником, как охотник, выслеживающий зверя. Над головой Торбы, шелестя 
желтыми от мороза листьями, высился коренастый молодой дубок. Из-под серой, 
висевшей лоскутами, пощербленной пулями коры выглядывало его бурое крепкое тело.
 

Прислонившись к твердому шершавому стволу плечом, Торба ощутил в себе волнующий 
азарт предстоящего боя и зрелую непреоборимую силу. Подползший к нему старший 
лейтенант Кушнарев, тяжело дыша, лег рядом. Сзади лежали остальные разведчики. 
Кушнарев, откинув со лба чуб и вглядываясь в галдевших немцев, коротко 
произнес: 

- Начнем! - И, оттянув затвор автомата, отрывисто добавил: - Бить прицельно, 
короткими очередями, а потом по моему сигналу - в атаку. 

Укрепив локти, Кушнарев поднял ствол автомата. Буслов подмигнул Захару и 
вцепился в приклад ручного пулемета. 

- За мной! - Кушнарев, выскочив из-под дубка и разбрасывая сапогами снег, 
побежал вперед. Вслед за ним бросились остальные разведчики. Справа по лесу 
прокатилось несколько артиллерийских выстрелов. За ними прогремело "ура"... 

...Через полчаса группа Бодрова уже находилась в штабе полка Осипова. 

Ч А С Т Ь  Т Р Е Т Ь Я