- Да який же я старик? Вы меня, товарищ генерал, обижаете. 

- Держи голову выше! Скоро гитлеровцев на запад погоним! Вышвырнем их с нашей 
земли! А потом вернемся в Москву. 

- В Москву... - задумчиво повторил Филипп Афанасьевич и, сбивая приставший к 
сапогу снег, спросил: - А вот, товарищ генерал, в Москве была 
сельскохозяйственная выставка. Як она зараз? 

- Выставка... - озабоченно проговорил Доватор. Он и сам не знал, что с 
выставкой. Видя, что Шаповаленко заинтересован ею, успокоительно добавил: - 
Закончится война, обязательно побываем. До войны-то бывал? 

- Ого! Да у меня там Унтер оставлен! Такой разбродяга, не дай боже. 

- Сослуживец, что ли? 

- Да нет, товарищ генерал, Унтер - это наш колхозный кабан. 

Ехавшие сзади казаки, уткнувшись головами в конские гривы, корчились от хохота. 
Не утерпев, расхохотался и сам Доватор. 

Почувствовав веселое расположение генерала, Филипп Афанасьевич, расправив 
бороду, с нарочитой в голосе обидой продолжал: 

- Всегда так, товарищ генерал. Не успеешь себя за ус дернуть або моргнуть 
бровью, гоготать начинають, як глупые гусаки. Им бы только хохотнуть... Не 
дають слова молвить, га, га, га!.. Не понимают дурни, що Унтер той историчный, 
общественный... 

- А почему - Унтер? - сдержанно, еще смеясь, спросил Доватор. 

- Да дуже вин був похож на унтера, - подъезжая вровень с Доватором, продолжал 
Шаповаленко. - До войны работал я на конюшне. Прихожу рано утречком, намочил 
коням отрубей, поклал в кормушку и бачу, как той свинячий голова забежал на 
двор, пристроился к корыту и жрет. Спиймав я его за ухи и прогнал. Бить, 
конечно, не стал. Свинья, она и есть свинья, кроме сала взять с нее нема чего. 
На другой день, бачу, знова пожаловал. Увидал меня и остановился. Морда така 
курноса, шельмовата и усики врастопырку. Лупит на меня глазищи, як будто 
спросить хочет: "Жрать дашь, черт старый, або знова за ухи дергать будешь?" 
Насыпал ему трошки. На третий - еще притащился и уже мордой о голенище трется, 
похрюкивает: давай, дескать, угощай! Накормил. С той поры почал он являться, як 
на солдатскую кухню унтер, - каждый день. Да так привык - от коней никуда. Мы 
на водопой, а он следом. Начинаем их купать, щетками моем и его заодно выкупаем.
 Вы знаете, такой выкормился кабанище, пудов на пятнадцать. Мы тогда коней в 
Москву на выставку готовили, и он вместе с ними поехал, да еще первый приз взял.
 Вот який был Унтер! А им га-га... - уже с искренним огорчением закончил 
рассказ Филипп Афанасьевич. 

Покачиваясь в седле в такт конскому шагу, он добавил: 

- А за коней нашего колхоза мне Семен Михайлович Буденный руку жал. Грамоту с 
золотыми буквами вручил. 

Приближались сумерки. По обеим сторонам дороги заснеженное ржаное жнивье 
взбороздили танковые гусеницы, в темных вмятинах застывала голубая вода. Над 
видневшимся вдалеке лесом поднимался дым и лениво падал на верхушки деревьев. 

- А кони на выставке остались? - оглянувшись на притихших казаков, спросил 
Доватор. 

- Кони на войну пошли... 

На Волоколамском шоссе Доватора догнал на машине генерал Панфилов. 

- Кавалерия, спешивайся! - крикнул Панфилов, открывая дверку. Садись ко мне, 
подвезу. 

Молодой конь Доватора Казбек, косясь на гудевшую машину, сердито всхрапывал. 
Доватор слез с коня и сел в машину. 

Шофер дал газ. 

ГЛАВА 2 

14 ноября 1941 года, за день до всеобщего наступления германских войск на 
Москву, на волоколамском направлении с утра начал перекатываться мощный гул 
артиллерийской подготовки. Армия Дмитриева своим правым флангом внезапно 
нанесла противнику упреждающий удар. Советские танкисты, прорвав фронт 
юго-восточнее Волоколамска, вышли в тыл врагу и начали громить главное